| КРЕСТ | |
| ЧАСОВНЯ | |
| ХРАМ | |
| ПРИРОДНЫЕ САКРАЛИИ | |
| ПРАВОСЛАВНЫЕ ОБЪЕКТЫ КЕНОЗЕРЬЯ | |
| МОНАСТЫРСКИЙ АНСАМБЛЬ КЕНОЗЕРЬЯ | |
| СТАРООБРЯДЧЕСТВО В КЕНОЗЕРЬЕ | |
Н.М Теребихин
доктор философских наук, профессор, директор Центра сравнительного религиоведения и этносемиотики Поморского ГУ им. М.В.Ломоносова
МЕТАФИЗИКА СЕВЕРА (фрагменты)
РЕЛИГИОЗНО-МИФОЛОГИЧЕСКАЯ ТОПОГРАФИЯ РУССКОГО СЕВЕРА
Крест
Cross
...Центральным символом, путеводным знамением [религиозно-духовного движения русского народа] к берегам Студеного моря, связанного с сакрализацией (духовным освоением) пространства полуночных стран, являлся образ Креста. «В отличие от круга и квадрата, главная идея которых в качестве мифологических знаков состоит в разграничении внутреннего и внешнего пространства, крест подчеркивает идею центра и основных направлений, ведущих от центра (изнутри во вне).
... Крест как одно из наиболее полных воплощений образа мирового древа... являлся идеальной моделью для описания пространственной организации всего тварного мира, служил эталоном и мерой всех вещей. По словам Святителя Григория Нисского, апостол Павел, «восхищенный в притворы рая», каждой из частей образа Креста «усваивает особое наименование, а именно: ту, которая нисходит из середины, называет глубиной, идущую вверх — высотой, обе же поперечные — широтой и долготой. Этим он, как мне кажется, ясно хочет выразить, что все, что ни есть во вселенной, превыше ли небес, в преисподних ли, или на земле от одного края ее до другого, — все это живет и пребывает по Божественной Воле — под осенением крестным. Можешь еще созерцать божественное и в представлениях души твоей: воззри на небо и умом обними преисподнюю, простри мысленный взор твой от одного края земли до другого, помысли при этом и о том могучем средоточии, который все это связывает и содержит, и тогда в душе твоей само собою вообразится очертание Креста, простирающего свои концы сверху вниз и от одного края земли до другого».
Крест как «могучее средоточие», которое все связывает и все в себе содержит, обладал неизмеримой творящей, порождающей энергией, представлял собой священный «свиток» мирового пространства. Все пространство христианского космоса сводимо к образу Креста и выводимо из Него. Поэтому процесс сакрализации просторов Севера заключался в пространственно-временном развертывании образа Креста, который, обрастая различными архитектурными и художественными деталями, последовательно претворялся в более сложные (не по смыслу, а по форме) сакральные объекты: часовню — храм — монастырь.
Воздвижение креста на вновь открытой («обретенной») земле являлось исходным моментом формирования священной топографии. Русские землепроходцы, осваивавшие пространства Севера, на местах своих новых поселений «ставили большой деревянный крест и при нем какую-либо икону. Для защиты от дождя и снега над крестом устрояли досчатый футляр, являлось нечто вроде часовни. С увеличением населения, а также в память какого-либо события, жители строили уже настоящую часовню». По прошествии определенного времени на месте часовни или рядом с ней возводился храм. Этот процесс последовательного развертывания («возвращения») часовни и храма из образа Животворящего Креста нашел свое явное, богословски осмысленное выражение в истории строительства северных монастырей. Наиболее ярким примером сознательного претворения образа Креста в архитектурном ансамбле северных обителей является строительная деятельность патриарха Никона, основавшего на одном из островов Белого моря монастырь, главной святыней и символом которого стал образ Креста.
Крест как исходная архитектурная праформа, из которой могут быть развернуты ее более сложные дериваты (часовня, храм), не только проник в высокие сферы монастырского строительного богословия, но лежал и в основе народных храмостроительных традиций... В переписных книгах часовен часто встречается выражение: «а построена та часовня в давних летах до церковного строения», указывающее на преемственную связь часовни и церкви.
Однако отношения между элементами священной триады характеризуются не только количественным возрастанием (развертыванием), переходом от «простого» (Крест) к «сложному» (Храм), но и обратным процессом свертывания пространства к своему духовному центру — первообразу. В качестве примера подобного свертывания сакрального пространства можно привести историю с переносом в 1672 году церкви Воздвижения в Архангельске на новое место. После ее перенесения было издано распоряжение церковных властей о том, чтобы там, «где была церковь Воздвижения Честнаго Креста Господня на престольном месте обруб срубить и крест поставить, чтоб к тому престольному месту никакая скверность не прикасалась». Операции свертывания и развертывания сакрального пространства, воплощенного в определенных культовых объектах, отмечены не только в христианской, но и во многих других религиозно-мифологических традициях.
Крест как один из ключевых символов православной культуры занимал центральное место в сакральной топографии Русского Севера, являлся обязательным компонентом его архитектурно-природного ландшафта. Путешествуя в 1928 г. по Мезени, этнограф-фольклорист Н.П.Колпакова записала в своем полевом дневнике: «По пути в разных местах — на угорах, на откосах, на вершинах обрывов — часто попадаются прихотливо разбросанные старые деревянные кресты... Такой крест иногда обозначает чью-либо одинокую могилу, но чаще это просто придорожные кресты... Кое-где они остались на месте бывших часовен. Часовня развалилась — новую не рубят. Остается на уторе только большой, издали видный крест».
...«Мотивационная» (функциональная) классификация разделяет все кресты на следующие группы: «обетные», приметные (навигационные), поминальные, надмогильные (кладбищенские), поклонные и др. Пространственная классификация крестов предполагает их деление на придорожные, прибрежные, «росстанные», полевые, луговые, лесные и т. п.
Анализ топографии деревянных крестов Русского Севера позволяет раскрыть пространственные функции креста, а также архаическую религиозно-мифологическую семантику той части пространства, которую он освящает и преображает. Наиболее полное описание топографии крестов содержится в работе П.С. Ефименко: «Кроме сооружения церквей, часовен, у народа есть весьма распространенный обычай — ставить деревянные кресты и столбы, называемые часовенками. Их ставят по краям улиц, при въездах в деревни, на дорогах, при перекрестках на почитаемых почему-либо местах, на сенокосах, в лесных рощах и других пустынных местах...». Помимо отмеченных локусов, деревянные кресты воздвигались также на берегах рек и морей, на островах, в священных рощах, около мостов и источников и т. д.
Одним из наиболее значимых мест воздвижения креста являлся п е р е- к р е с т о к. Соположение образов креста и перекрестка объясняется не только их этимологической связью, но имеет и более глубинную религиозно-мифологическую природу. В славяно-русском язычестве перекресток («росстань», «распутье») наделялся нечистой, хтонической семантикой и связывался с представлениями об ином мире, о границе, разделяющей мир живых и мир мертвых. Наряду с некоторыми другими локусами топографии Русского Севера (лесом, болотом, баней и т. п.) «распутье» относилось к «дурному» пространству... Поэтому функции креста, стоящего на перекрестке, заключаются, во-первых, в том, что он является предупредительным знаком (сигналом опасности), а во-вторых, будучи христианским символом, крест нейтрализует нечистую языческую семантику «распутья», «обращает» ее в элемент православного космоса.
Однако, устанавливая принципиальные различия христианского креста и «языческой» росстани, нельзя не указать и на их функциональную и семантическую близость. Как крест, так и росстань в топографии Русского Севера обладали ярко выраженными рубежными свойствами и отмечали границу поселения, которая в мифопоэтическом сознании отождествлялась с границей того и этого света, мира живых и мира мертвых, человеческого сообщества и «звериного царства». Поэтому крест и перекресток были тесно связаны с религиозно-мифологическим мотивом выбора жизненного пути, судьбы, жизни и смерти. ...Общеизвестна роль перекрестка... как выбора между жизнью и смертью в сказках, героическом эпосе, заговорах, бытовом поведении и т. д, (перекресток — переход из одного царства в другое - и добро и зло пытаются контролировать его...).
Окраинное положение перекрестка-росстани на границе мира живых и мира мертвых обусловило его важную роль в погребальном ритуале. Так, например, вещи, использовавшиеся в процессе подготовки похорон (стружки от гроба, гребень, мыло, горшок и т. д.), относили «на границу владений соседней деревни», «на перекресток дорог». Односельчане «провожают покойника из деревни до первых крестов — т. е., где первое раздвоение дороги; кресты эти называют "покойничьи". Ритуальные проводы покойного «на тот свет» до околицы, «до первых крестов» имели и свою бытовую подоплеку в широко распространенном на Руси обычае проводов гостей, родичей, странников до перекрестка, который потому и назывался «росстанью», что на этом месте расставались, прощались, то есть просили друг у друга прощения. В древности на перекрестках-росстанях хоронили так называемых «нечистых», «заложных» покойников, то есть людей, умерших неестественной («не своей») смертью. Поэтому во время поминок «по опившимся ставят на раздорожье сорок деревянных крестов». Каждый из этих сорока крестов фиксирует ежедневный отрезок пути, пройденный душой «заложного», и призван облегчить его переход на тот свет.
Перекресток являлся не только местом прощания живых и мертвых, но и местом их встречи. Поэтому, если вдову в сновидениях начинает посещать бес в образе ее покойного мужа, «нужно идти на "кресты" (к часовне), скинуть там рубаху, в которой бес маял, и протащить рубаху всей деревней, или повесить холст на крест или колокола... Чтобы не тосковать по покойнике рекомендуется ходить по три зори на кресты (на перекресток дорог)...»
Перекресток осмыслялся и как граница, разделяющая живых и мертвых, и как центр иного, загробного мира. В этом смысле он уподобляется кладбищу, на котором «гадают под новый год: слушают припавши ухом к могиле, предварительно очертив около себя на снегу круг...» .
....Таким образом, анализ различных ритуально-мифологических мотивов, связанных с «распутьем» — «росстанью», позволяет сделать вывод о полифункциональности и полисемантичности креста, стоящего на перекрестке. Росстанный крест — это прежде всего пограничный знак, указывающий на пределы православного мира деревни, окруженного хаосом грешного, бесовского антимира. Это символ торжества христианского «перекрестка» над языческой природой «распутья». Крест, стоящий на околице деревни, постоянно напоминает страннику, покидающему «этот» мир, о неисповедимости путей Господних, о необходимости выбора единственно правильного жизненного пути.
Образ крестного пути, начинавшегося на перекрестке, развертывался в пространстве и воплощался в нескончаемой череде крестов, стоявших вдоль дорог, функции и семантика придорожных крестов тесно связаны с религиозно-мифологическим образом «пути-дороги»: «Путь — в мифопоэтической и религиозной моделях мира — образ связи между двумя отмеченными точками пространства. Постоянное и неотъемлемое свойство пути — его трудность. Путь строится по линии все возрастающих трудностей и опасностей, угрожающих мифологическому герою-путнику, поэтому преодоление пути есть подвиг, подвижничество путника». Религиозно-мифологический образ пути, вырастающий до божественных высот «крестного пути», являлся ключевым символом русского пространственного менталитета; который прослеживается как в формах православного поведения (паломничество, крестный ход и т. п.), так и в ритуальной традиции, восходящей к временам язычества....
Представления об опасности, исходившей от пути-дороги, нашли отражение не только в обряде, но и в этикете. На Русском Севере широко бытовал обычай банного гостеприимства. Странник-гость, явившийся из нечистого пространства внешнего мира, обязательно должен был омыться, очиститься от дорожной скверны. Баня превращалась для путника в сосуд, наполненный мертвой и живой водой, омывшись которой он умирает и возрождается новым, «чистым» человеком.
Таким образом, анализ ритуально-мифологических мотивов, связанных с образом пути-дороги, позволяет сделать некоторые выводы относительно функций и семантики придорожных крестов, определить их место в сакральной топографии русского Севера. ...Придорожный крест — это прежде всего путеводный знак, дорожный указатель. Функции придорожных крестов можно было бы сопоставить с функциями ... верстовых столбов, размеряющих пространство дороги, задающих ритм и направление движения. Но если регулярно расставленные верстовые столбы (подобно петровскому «столетнему» исчислению — расчленению времени) «убивают» сакральный смысл пространства дороги, то иррегулярно стоящие придорожные кресты наделяют его священным пафосом Пути, ведущего на Голгофу смерти и воскресения.
Путеводной семантикой наделялись не только придорожные кресты, но и кресты, воздвигавшиеся по берегам рек и морей. Семантическая и функциональная идентичность придорожных и прибрежных крестов была обусловлена мифологическим тождеством освящаемых ими топографических объектов... .
Семантика и функции росстанных, придорожных, прибрежных крестов отличались от семантики и функций крестов и часовен, воздвигавшихся в священной роще, — одном из центральных локусов сакральной топографии Русского Севера... . Пространственная взаимосвязь креста (часовни) и священной рощи обусловлена семантическим единством образов креста и дерева, восходящих к единому архетипу — прообразу «мирового древа». Поэтому процесс возведения храма сопровождался (дублировался) параллельным процессом «воздвижения» (посадки) деревьев: «...До сих пор у пудожских крестьян сохранилась тенденция обсаживать вновь строемые часовни деревьями: если деревья принимаются, то значит Угодник желает, чтобы его храм стоял в тени посаженных деревьев».
Посадка деревьев вокруг нового храма знаменовала появление новой священной рощи, которая в данном случае была «вторичной», производной от храма. Но схема их отношений могла иметь и обратный характер в том случае, когда храм (часовня, крест) возводился в старой священной роще, на месте или около священного дерева. Во время своего этнографического путешествия по Олонецкой губ. И.С.Поляков осмотрел священные деревья и священные рощи на Тудозере, где он встретил сосну, называемую Божьею сосной, которая «имеет значение священного дерева... Все отгнившие ветки тщательно собираются под сосну, где стоит старый деревянный крест. В других случаях встречаются рощи, преимущественно еловые, и под ними помещаются часовни. Часовни и роща почти повсеместно между собою связаны. Встречаются часто отдельные кресты под деревьями; на кресты по древнему обычаю вешаются полотенца и прочия деревенские изделия».
Мифологическое отождествление креста и дерева, проявлявшееся в их пространственном соположении, в единообразии их ритуального использования в качестве жертвенных столпов, возносящих жертву к Богу, нашло свое предельное выражение в фактах прямого (конструктивного) совмещения креста и дерева.
Одно из таких священных деревьев, к вершине которого был привязан крест, видел в Мезенском уезде академик А.И.Шренк. Этот, сам по себе поразительный, факт абсолютной слиянности образа креста с образом дерева позволяет выделить ряд особенностей в семантике и функциях «решенных» («проросших») крестов и часовен.
Если росстанные, придорожные, прибрежные кресты и часовни указывают не столько на самих себя, сколько на нечто иное, им внеположное (отмечают границы, направление пути и т. п.), то рощенные кресты и часовни обращены прежде всего к самим себе, к своей самодостаточной сущности. Они указывают исключительно на собственную святость и на святость той части пространства, на которой они «произрастают». Другими словами, крест и часовня, воздвигнутые в священной роще, — это знак святости как таковой. Поэтому священные рощи — «это не просто места, пользующиеся благоговейным почетом окрестного населения, подобно кладбищам например. Напротив того, это в самом полном и истинном значении этого слова — роши священные, к которым относятся с суеверным страхом, считая их за рощи, принадлежащие тому угоднику, в честь которого в роще выстроена часовня».
(Глава сокращена)
В раздел ИСТОРИЯ И КУЛЬТУРА РУССКОГО СЕВЕРА.