В.А.Зайцев,
канд. философских наук, Архангельск

ОТ ЯЗЫЧЕСТВА К ХРИСТИАНСТВУ
фрагмент из книги "Беломорский Север"

Первые русские землепроходцы появились на Беломорском Севере в Х веке. Это были новгородские крестьяне и ремесленники, бежавшие сюда от феодального гнета и голода в неурожайные годы.
-
На Беломорском Севере тысячелетия назад жили различные неславянские племена, объединенные в русском лексиконе общим именем «чудь белоглазая» (ибо были для славян народом чужим и чудным, иным по языку и образу жизни). Эти племена находились на стадии первобытно-общинного строя, занимались охотой и рыболовством, вываривали соль, плавили металлы, добывали серебро и другие богатства. А богатства этого края были несметными. Это и привлекло внимание предприимчивых новгородцев.

Вслед за кресгьянами и ремесленниками на Север устремились новгородские купцы и промышленники. Они покупали у местного населения «мягкую рухлядь» - пушнину, сами охотились на пушного и морского зверя, ловили рыбу. Первоначально к берегам «студеного моря-окияна» снаряжались специальные экспедиции, которые после успешного завершения промыслов и торговли возвращались в Новгород. Но затем новгородские промышленники стали основывать свои фактории на побережье Белого моря от Лямцы до Кандалакши. Эта часть беломорского побережья была заселена славянами раньше других. Так было положено начало освоению Беломорского Севера.
 
В XI веке на Севере появились новгородские бояре. Они снаряжали отряды вооруженных людей, так называемых ушкуйников (от слова «ушкуй» - лодка), и во главе этих отрядов шли в «полунощный край» не только для промысла и торговли, но и для захвата земель. Так возникли обширные имения новгородской боярщины на Севере. К XII веку власть Великого Новгорода прочно утвердилась в Заволочье (такое наименование закрепилось за новгородскими владениями по Онеге и Северной Двине потому, что они находились за волоками, отделявшими бассейны рек Белого моря от бассейнов рек Балтийского моря).

В Х веке (988 г.), то есть в период освоения Севера славянами, на Руси было официально принято христианство. Говоря о крещении Киевской Руси, православные богословы утверждают, что «русский народ с полной искренностью и всецелой отданностью своего сердца принял истинную православную веру». Исторические факты доказывают обратное: введение новой веры встретило решительное сопротивление русского народа. Открытым выступлением было встречено христианство в Новгороде. Видный русский историк С.М.Соловьев в своей «Истории России» наглядно показывает: народные массы Новгорода и даже некоторые из «лучших людей», то есть зажиточных новгородцев, встали на защиту старой славянской религии против христианства. В том же Новгороде в 1071 г. под руководством волхвов (славянские жрецы - М.З.) восставших и обратился к ним со словами: «Кто хочет идти к волхву, тот да идет за ним, а кто верует, тот пусть пойдет к кресту». Весь народ пошел за волхвом, а за епископом - только князь и его дружина.

Можно полагать, что немалая часть противников христианства, преследовавшихся в Новгороде, уходила на Север. Среди первопроходцев, несомненно, были и христиане, прежде всего бояре и купцы, но основная масса русов, двигавшихся на Север в период его первоначального освоения, не была христианской. Это были язычники.

Язычество, господствовавшее в религиозном сознании на протяжении многих столетий, пустило глубокие корни в духовную жизнь и быт народа. Не случайно элементы язычества сохранились на Беломорском Севере вплоть до ХХ столетия.

Веками северяне верили в лешего, водяного, домового и других сверхъестественных существ, якобы населявших природу. Земля, покрытая девственными лесами, многочисленными реками и озерами, где крик зверей и завывание ветра, темные глубины вод и причудливое сплетение водорослей приобретало особый, таинственный, характер, сама по себе поддерживала страх в людях, не умевших объяснить те или иные явления, будила их фантазию. Страшась неведомых сил, человек старался задобрить их. Так, лешего, считавшегося языческим богом лесов, задабривали, принося ему в жертву одномастную скотину или даруя первое яйцо, полученное от попа в пасху (в этом сказывалось уже более позднее христианское наслоение). Приносили дань и водяному. В былине о Садко мы читаем о том, что новгородцы, попавшие в бурю, для того чтобы умилостивить бога воды - «царя морского», приносили ему жертву - бросали в воду людей.

Особенно широко была распространена и прочно держалась вера в домового - хранителя домашнего благополучия.

В образе домового, занимавшего в дохристианских верованиях едва ли не центральное место, наиболее ярко проявилось слияние ранних форм религий: фетишизма, тотемизма и культа предков. В этом образе сохранились отголоски древнего языческого божества огня. Когда славяне перешли от кочевого образа жизни к оседлому, они перенесли поклонение с огня вообще на огонь домашнего очага. В ходе дальнейшего развития первобытной религии домашний очаг постепенно трансформировался в образ его хранителя - домового. Огонь - один из самых древних и распространенных фетишей, ведь он давал человеку жизненно необходимые условия для существования: тепло, вареную пищу, защиту от врагов.

Отпечаток тотемизма здесь таков: домового считали покровителем не только семьи, но и домашних животных, в первую очередь лошадей. Почему надо было прежде всего беречь лошадь? Да потому, что она была надежной помощницей в хозяйстве, спасительницей от голода и нищеты. Конь в языческой религии сам по себе - тотем, способный, по верованиям древних славян, охранять жилище от злых духов. Именно этим и объясняется тот факт, что на самом высоком месте дома язычники некогда укрепляли череп жертвенной лошади, со временем заменившийся деревянным изображением головы коня.

В образе домового запечатлен и культ предков. По верованиям древних славян, духи предков были хранителями их жилища. Интересно отметить такую деталь: на Мезени, в Кимже, почти до наших дней дожил языческий обычай хоронить умерших рядом с домом или гумном (известно, что древние славяне выкапывали могилу под самым порогом, чтобы дух предков охранял жилище от бед и напастей). Со временем охранительные функции были перенесены на домовых.

На втором месте после домового стоял «хозяин бани», или «байнушко», как называли его на Пинеге. Почитание духа бани, по-видимому, объясняется чистоплотностью северян и их заботой о здоровье: попариться в бане русский человек исстари любил. Это имело определенную связь и с культом воды, которой приписывали способность смывать влияние злых духов на тело.

С образом байнушки были связаны многие поверья. Например, пинежане не ходили в баню в третий пар, то есть в третий заход, оставляя его хозяину бани, который будто бы тоже моется и парится. А при выходе из бани говорили: «Спасибо тебе, байнушко, на парной банечке». Считалось, что байнушко поселяется в бане не сразу с момента ее постройки, а лишь после того, как в ней помоется роженица. В этом проявился, наверное, отголосок древнеславянской веры в женское божество, которое якобы покровительствовало деторождению. Не случайно роженицу после родов, а новорожденного через определенное время подвергали омовению в бане. Этот обряд символизировал то, что защитник продолжения рода - байнушко - берет роженицу и новорожденного под свою защиту....

Кроме веры в доброго духа бани - байнушку, существовала вера и в злого духа - ведьму «дерицу», именем которой связывали угорание и получение ожогов от пара в бане.
Вообще образы духов-женщин чаще всего носили отрицательный характер. Они воспринимались как источники зол и болезней. Так, на Беломорском Севере верили в «полуношниц» - двенадцать сестер, которые якобы ходят ночью по домам и мешают спать детям. Ночное беспокойство ребенка считалось болезнью, которую так и называли - «полуношница». Но, по сути, любую детскую болезнь можно назвать полуношницей, так как во время болезни дети, особенно маленькие, обычно плохо спят и плачут по ночам.

В русских деревнях верили и в злобных двенадцать «лихорадок» - Трясуницу, Ознобу, Костоломку и других. Одна из «сестер», Глядея, по поверьям, была причиной бессонницы, другая, Огнея, «коего человека поймает, тот разгорится, аки пламень в печи».

На Пинеге, пишет М.И.Мильчик, окна домов закрывали в полдень от «полудениц», или косматок, которые будто бы в это время выходили из ржи и заглядывали в окна, если они были открыты. /span>

Вера в «полуношниц», «полудениц» и «лихорадок» имеет общую основу - она представляет собой сохра-нившуюся в религиозном сознании языческую веру в злых духов, способных вызвать болезни. В этой связи существовала целая система «оберегов» и «подходов». Оберегами, или отказами, в Архангельской губернии называли заклинания против болезней человека и животных. А подходами - такие заклинания, которые якобы имели силу располагать других людей в пользу того, кто эти подходы знает. П.С.Ефименко в прошлом столетии записал в Онеге и Холмогорах более двадцати различных заговоров.

Широкое распространение заклинаний неудивительно - люди болели, получить же квалифицированную медицинскую помощь не могли (даже в конце XIX века на всю огромную Архангельскую губернию приходилось 34 фельдшера и 21 повивальная бабка), вот и обращались к силе заговоров: от раны и от «сглаза», от боли в ушах и от зубной боли... Тем же самым объясняется и вера в силу знахарей: на протяжении многих веков знахарство было единственным способом удовлетворить потребности в медицинской помощи. Правда, в эффективности такой помощи можно и усомниться. Так, например, для облегчения трудных родов знахарки поили роженицу водой с трех облитых скоб трех разных входных дверей. Нетрудно понять, что такие «методы» таили в себе опасность занести в ослабленный организм роженицы немало инфекций.

Знахарство тесно смыкалось с колдовством. Однако полностью отождествлять их нельзя. Знахари практиковали в лечении людей и животных, иногда применяя при этом некоторые элементы народной эмпирической медицины в сочетании с элементами мистики. Диапазон мистической практики колдунов был значительно шире. По представлениям верующих, колдуны могли поддерживать связь с добрыми и злыми духами и использовать эту связь в своих интересах, напуская на других людей или отводя от них порчи, болезни, несчастья. Колдуны - это трансформировавшиеся волхвы, которые в религии древних славян выполняли роль служителей языческого культа. Колдунов боялись, старались защититься от них или заручиться их поддержкой.

В тесной связи с верой в колдовство находится широко распространенная в те времена вера в приметы. Особенно много примет было связано со свадебным обрядом. Так, в Онежском уезде при сватании невесты в доме жениха катали ступу, чтобы дело «выкаталось» и жених с невестой столковались. Или же сваты брали с собой висячий замок, при входе в дом невесты запирали его в кармане, чтобы дело «замкнулось», то есть не было бы отказа. Здесь налицо магия, широко бытовавшая среди северян еще в прошлом веке.

На свадьбу обычно приглашали знахаря или знахарку, которые заговаривали новобрачных от порчи. Обычаи, связанные со свадебным обрядом, разнообразны. Например, в Шенкурском уезде полагалось только что повенчанных молодых сажать в доме на лавку, на которой расстилались шубы мехом наружу, опять-таки для того, чтобы молодых не коснулась порча. Присутствующие на свадебном обеде при каждом кушанье должны были мысленно помянуть кого-либо из умерших родственников или знакомых тоже с той целью, чтобы самим не быть «испорченными».

Был и такой обычай. В последний день перед свадьбой невеста ходила в баню, затем ее выводили на середину деревни, где она падала на расстеленную шубу лицом к кладбищу и причитала, прощаясь со своими умершими родственниками, спрашивала благословения у родителей, если они умерли.

В этих свадебных обрядах четко просматриваются следы первобытных форм религии - тотемизма, магии и культа предков.
Влияние язычества на религиозное сознание северян обнаруживается и в других бытовых традициях, сохранявшихся на Беломорском Севере вплоть до XIX века. Вот, например, как праздновали Ильин день в Церковническом приходе Петровской волости Шенкурского уезда. В этот день перед часовней пророка Ильи ставили длинные столы, на них - различные яства. В боль-ших медных котлах варили мясо овец, специально к празднику откормленных. В праздничном пире принимали участие жители всей деревни, их родственники, то есть пир был поистине народным. Картина пира под открытьгм небом, с дымящимися кострами была эхом далекой старины - пиршество представляло собой не что иное, как остатки древнеславянского праздника, посвященного богу-громовержцу Перуну, образ которого вспоследствии воплотился в образе православного святого пророка Илии, а в просторечии – Ильи.

Следы влияния язычества на сознание северян можно обнаружить и в так называемых обетных крестах, которые и по сей день встречаются на Пинеге и Мезени. Обетные кресты ставились по обещанию - обету, например, в честь избавления от тяжелой болезни или спасения от гибели на море, в честь благополучно пережитого особо бурного весеннего половодья или чересчур жаркого лета, опасного пожарами. Некоторые кресты были очень больших размеров. Например, в Кельчемгоре на открытом холме стоит высокий столб - остатки креста. ейчас, без поперечных брусьев, этот крест особенно напоминает древнего идола. На этом холме, пишет М.И.Мильчик, когда-то мезенские девушки под Иванов день рвали цветы, искали «призорные» травы, водили хороводы.

Иногда над обетными крестами возводили навесы и получалась переходная форма от креста к часовне. Такой обетный крест под двускатным навесом-часовенкой стоит в поле за деревней Нижний Березник на Мезени. Впоследствии навесы-часовни обретали срубы и полностью превращались в часовни, куда верующие приносили благодарственные жертвы богу в виде продуктов, шкур животных и т. п., что несомненно указывает на языческий характер религиозных отправлений.

Ряженые на святках, катание с гор во время масленицы, хороводы при проводах лета и многие другие обычаи, долго бытовавшие на Беломорском Севере, есть не что иное, как пережитки язычества.

Эти пережитки можно обнаружить и в прикладном искусстве Севера. Посмотрите вышивки на полотенцах: на них - языческие кресты-свастики, кони и олени, птицы с головой и туловищем славянской богини Мокоши.

Все указанные выше обычаи и приметы - свидетельства сохранения язычества на Беломорском Севере - были обнаружены в XIX-ХХ веках, а ведь к этому времени христианская православная идеология в качестве официальной, господствующей идеологии дореволюционной России насчитывала многовековую историю, в течение столетий воздействовала на сознание широких народных масс. Это говорит о синкретизации, то есть слиянии двух религий: языческой и христианской.
 
Несомненно, что среди первых поселенцев, обживавших Север, господствовали языческие религиозные традиции. Переселенцы из центральных районов славянских земель, уже испытавшие серьезное влияние христианства, на Севере попадали в несколько иные социально-политические условия по сравнению с теми, в которых они находились раньше (в частности, здесь еще не было тех форм эксплуатации, которые уже возникли и крепли в центральных районах). Их мировоззрение дехристианизировалось, но обращение к языческой вере было неполным, определенные элементы христианской идеологии сумели войти в сознание трудящихся масс и прочно закрепиться. Более того, элементы христианской идеологии оказали влияние и на религиозное сознание коренных северян. В результате у жителей Беломорско-го Севера сформировалось синкретическое религиозное сознание, особенность которого заключалась в преобладании языческих элементов над христианскими. Этому способствовало еще и то обстоятельство, что на Севере до XIV века не существовало ни церквей, ни монастырей, которые вели бы пропаганду христианских взглядов.

Примечания:
1. Фрагмент книги В.А.Зайцева "Беломорский Север. Религия. Свободомыслие. Атеизм", Архангельск, Сев.-зап. книжное изд-во, 1983.
2. С небольшими сокращениями.