Издревле стояли возле поморских деревень «осьмиконечные» деревянные кресты. Возвышались они над крутыми речными берегами, среди полей, на развилках дорог — и, конечно, на морских побережьях. Органично вписываясь в характерный суровый образ северного поселения, памятные кресты придавали ему особый колорит. Трудно себе представить, насколько беднее был бы без них деревенский пейзаж.

Наши предки умели выбирать места под строения, будь то колокольня в центре села, лесная часовенка или мельница на косогоре. Так и с крестами. Заметные еще издали, они притягивают к себе, и уже не пройдешь мимо креста, обязательно остановишься. А начнешь разглядывать — и чем-то таинственным и древним повеет на тебя от потемневшей вязи старинных буквиц, фигуры распятого Иисуса. И так захочется коснуться креста рукой, почувствовать ладонью естество его старого, прогретого солнцем или омытого дождями деревянного ствола. Ведь как бы ни был суров внешний облик креста, все же он удивительно задушевен. А в соседней деревне расскажут какую-нибудь удивительную легенду, связанную с сооружением памятника, или восьмидесятилетняя бабушка поведает, что на днях «нову пелену ко кресту сносила»... И начинаешь вдруг понимать, как мало мы знаем об этих древних памятниках, о том, как и почему они возникали на поморской земле.

Из истории известно, что на кресте принимали страшную смерть — распятие. Христа, по Священному писанию, не только распяли, но и заставили тащить крест на Голгофу. Так что, видимо, одна из самых близких ассоциаций при взгляде на крест — это горе и страдание. О чем-то мучительном, но неизбежном мы говорим: «Это мой крест». В связи с евангельской легендой о Христе крест стал культовым символом христианскбй религии. Однако этот знак как предмет почитания намного древнее христианства. Он появился в Европе и Азии (и даже Океании и Австралии) на очень ранних этапах развития человечества, при первобытном строе, и стал важнейшим мифологическим символом (наряду с кругом и квадратом).

Поклонение кресту на заре развития общества вызывалось самыми разнообразными верованиями. Многие древние племена считали его знаком солнца (символом его расходящихся лучей). Воспринимали его и как упрощенную модель человека с распростертыми руками. Крест являлся и геометрическим подобием «мирового древа», поклонение которому было широко распространено в древности. А к моменту появления первых цивилизаций крест стал, как пишут историки, универсальным символом жизни, плодородия, бессмертия. Именно поэтому его изображения сопровождали жизнь, например, египетских фараонов.

С возникновением христианства крест утвердился в качестве атрибута этой религии далеко не сразу. Так, христианский писатель III в. Феликс Менуций писал: «...что касается крестов, то нам, христианам, они не нужны; это вы, язычники, для которых священны деревянные идолы, вы почитаете деревянные кресты, может быть, как части ваших божеств». Но к моменту принятия христианства на Руси крест уже прочно утвердился как символ и предмет культа этой религии.

Поморские кресты, которые, безусловно, являлись атрибутами христианской религии, все же обладали значительно более древним и богатым содержанием, имея не только христианскую подоснову. Скорее всего, их принесли на Север новгородцы, у которых обычай сооружать эти памятники был распространен гораздо в большей степени, чем в других русских княжествах.

Вслед за колонизацией новгородцами Севера здесь распространялась и христианская идеология. Она шла на смену языческим культам, среди которых царил и культ дерева. И не случайно еще по уставу киевского  князя Владимира было запрещено молиться в «рощенье». В 1534 г. владыко новгородский архиепископ Макарий уведомлял великого князя о том, что в землях новгородских на огромных лесных пространствах существуют «скверные мольбища идольские... суть же их... лес, и камение, и реки, и блата (болота.— Гл. Т.)». Поэтому архиепископ снарядил в эти края инока для истребления «кумирской прелести».

По мере того как христианство завоевывало свои позиции, вырубались и выжигались капища, уничтожались идолы и священные деревья, а на их месте ставили часовню или крест. Но древние языческие культы, получая новое толкование и новую окраску, переносились и на эти атрибуты христианской идеологии. Языческий идол слился с крестом.

Интереснейшим примером слитности культа креста с культом дерева может служить крест, который видел на р. Пёзе (приток Мезени) академик А. И. Шренк, автор «Путешествия к северо-востоку европейской России». Этот поклонный крест возле лесной избушки был привязан к верхушке высокой ели (видимо, это была священная ель и крестьяне мезенской глубинки просто совместили два культа).

Историки говорят и о прямом влиянии языческих обычаев ненцев, живших по соседству с поморами, на их мировоззрение. Так, например, на Мезени между уездным центром и деревней Семжей до 20-х годов XIX в. находилось огромное ненецкое капище Хурувембот более чем с сотней идолов, двадцать из которых представляли собой толстые столбы с завершениями в виде человеческой головы; рядом были набросаны и развешаны ненецкие приношения: лоскутки сукна, кусочки оленьих шкур, рога. Любопытно, что когда миссионеры сожгли это святилище и поставили крест на его месте, то ненцы, восстановившие позднее капище, не тронули крест. Так они вместе и стояли несколько десятилетий: крест и идолы.

Поморы же не трогали ненецких идолов, признавая за ними некую недобрую силу. Видимо, эти ненецкие божки дополняли свою, русскую демонологию (леших, домовых, водяных), но вместе с тем они требовали и дополнительного оберега. Не случайно некоторые деревни Мезени были буквально со всех сторон окружены крестами — своего рода талисманами. Хотя оберегали они, по поверьям, не только от русской или ненецкой «бесовщины».

Вера в охранительную силу крестов в Поморье была необычайно сильна; верили, что они спасают от лиходейства, разбоя, неурожая, дурного глаза. Оберегающее значение придавали также крестам на полях, обочинах и перекрестках дорог — всюду, где «любили» появляться нечисть, привидения. Если на таком месте ставили крест, то оно, по поверьям, становилось неопасным, где креста не было — там ходить опасались. С. Дмитриева приводит такую запись: «Крест стоял около бора. Там его поставили потому, что на том месте блазнило. Там видели всякого: лешего, лешачих. Есть еще одно место, у ручья, где, говорят, пугает. Там слышат звоны да колоколы, да песни, да свист». Вот и ставили поморы кресты порой возле самых своих окошек, у которых ждали их жены, качая в люльках детишек. Оберегали дом...

И все же, каким бы ни было влияние язычества на формирование культа креста, не оно было определяющим. Нет, именно поморская позднесредневековая культура с ее промыслово-крестьянским укладом и высокой духовностью особо выделила, востребовала и развила крест как своеобразный тип памятника. На Белом море была в нем надоба. Неласковая природа, промыслы, полные опасностей,— все это требовало от северного крестьянина особой собранности, сосредоточенности, духовной силы. А еще — памяти. Тут нельзя было забывать об опыте отцов и дедов, о самых важных законах человеческого бытия, о нравственных заповедях.

Обетный крест в селе Ковда Мурманской обл..

Напоминали о них и обетные кресты. Ведь почему они называются обетными и что такое обет? Обет — это своего рода духовная работа, обещание не забывать чего-то, что грозило опасностью, и возблагодарить за избавление от несчастья. Обетные кресты ставили в память о каком-то чрезвычайном, нередко горестном событии. Это мог быть, например, неурожай, наводнение, голод, пожар, гибель близких. В городе Мезени, как писал С.Максимов в книге «Год на Севере», еще в XVIII в. было поставлено девять крестов в память о необычайно жестокой зиме, во время которой лютые морозы стояли до конца мая и «едва не вымерзло всё живущее в городе».

Обетный крест  в деревне Усть-Няфта Мезенского р-на (сайт temples.ru)

Обетные кресты интересны тем, что ставили их всегда конкретные люди, по конкретному поводу, и каждый крест являлся как бы личной собственностью поставившего его человека (многие памятники даже имели названия по именам владельцев), но повод для обета был известен и окружающим, что подпитывало народную память, развивало духовный опыт.

Особый разговор — обетные кресты на морском берегу. Жители тех севернорусских селений, где жизнь напрямую была связана с морем, ставили кресты особенно часто. Например, после возвращения из необычайно трудного и опасного странствия. Попадет помор на море в беду — дает обет, ступив на твердый берег поставить крест. И ставил. А бед и опасностей на море хватало всегда. Поморская поговорка гласила: «Кто на море не бывал, тот бога не маливал». Впрочем, удивительная надпись на кресте с далекого, затерянного во льдах Арктики Шпицбергена добавляла: «тот, кто бороздит море, вступает в союз со счастьем, ему принадлежит мир, и он жнет не сея, ибо море есть поле надежды». С.Максимов отмечает и более прозаические поводы для воздвижения креста. Загонит промысловиков крутым встречным ветром в становище и запрёт там в томительно-скучном ожидании. Тогда поморы, прихватив топоры и ножи, отправлялись за материалом для креста. Порою менее чем за сутки сооружался крест с подобающей надписью. Верили отважные мореходы, что ветер непременно изменится, и если не станет попутным, то даст хотя бы возможность худо-бедно плыть. Обетные кресты на морском побережье помогали им распознавать местность и определять направление частей света: перекладина креста всегда на любом берегу была ориентирована с севера на юг, «от ночи на летник», как говорили поморы. А многие из этих крестов и не были обетными, являясь только морским опознавательным знаком, для чего и ставились. Видимо, это была давняя традиция.

Великий радетель поморской культуры Б.В.Шергин отмечал: «Уже в XIII веке по берегам и островам Северного Ледовитого океана стояли русские опознавательные знаки — исполинские осьмиконечные кресты». Правда, он не пояснил, на основании каких документов делает вывод о столь раннем их распространении. Но вот то, что в XVI столетии они стояли по всему арктическому побережью, не вызывает сомнений. В 1548— 1566 гг. было возведено более десятка крестов на островках и бакланах вокруг Соловков. Ксения Петровна Гемп в «Сказе о Беломорье» пишет: «В XVI веке подходы к Большому Соловецкому острову были обозначены громадными, массивными четырехконечными крестами высотой до пяти метров, навигационными знаками по-современному. Для указания стрежа, или фарватера, по которому судно может пройти без опасения сесть на камень, вдоль него были засыпаны «кучи великие и высокие каменные», в каждую был врыт бревенчатый сруб, верхние ряды его бревен выступали над камнями, в сруб опускалось основание креста, и он тоже наполнялся камнями доверху. Все было устойчиво-прочно».

Поморский крест на берегу Белого моря (из интернета)

В том же столетии моря Ледовитого океана начали осваивать европейские мореплаватели. В своих дневниках и записках они часто упоминают поморские кресты. Так, участники английской экспедиции Пэта и Джекмена в 1580 г. видели крест на острове Вайгач и даже оставили на нем свою надпись. В 1594 г. голландец Линшотен, участник первого плавания В. Баренца, на Новой Земле списал надпись с большого русского креста, которая гласила: «Лета 7083 (1575.—Г.Т.) поставил крест Береза да Федор Павлов сын Моло — подписал
[о]рлишко». Линшотен отметил важную деталь: крест стоял на западной стороне узкой, обращенной к северу косы, значит, был хорошо заметен с запада, с моря,— это явно опознавательный знак. В дневнике Де Фера, другого члена экспедиции Баренца, читаем запись, сделанную также у Новой Земли: «От залива Святого Лаврентия они прошли две мили на SSO до мыса Шанц и нашли здесь вблизи берега низкий черный утес с поставленным на нем крестом». Здесь тоже вполне определенно можно говорить о навигационном знаке. Вообще, кресты встречались Баренцу часто. Он даже назвал два островка возле западного побережья северной части Новой Земли Крестовыми. Видимо, крестов там было не один и не два.

В XVI—XVII вв. использование крестов как навигационных знаков, по всей вероятности, нашло отражение в поморских лоциях (на заглавном листе многих из них был изображен крест). Правда, до нас дошли лоции более позднего времени — XVIII—XIX вв., в которых кресты упоминаются относительно не часто. Так, в «Книге мореходной с означением мест сколько от одного до Другого расстояния и приметы становищам», или, проще - лоции О. А. Двинина, хранящейся в Архангельском краеведческом музее, кресты упоминаются 18 раз. Это на 48 страницах лоции. Разумеется, крестов на побережье было значительно больше; возможно, в XIX в. уже не было необходимости заносить в лоции все береговые опознавательные знаки, пути были нахожены. Недаром М. Ф. Рейнеке писал о поморах: «Наизусть помнят они румб и расстояния между приметными местами».

Основываясь на текстах лоций, можно лишь предположительно говорить о системе использования крестов. Во-первых, они могли служить как створы, то есть как ориентиры, при совмещении которых находили прямую линию, идущую ко глазу наблюдавшего, и так определялся фарватер. Но обычно крест редко использовался как створ в чистом виде. Скорее можно говорить о примете, цель которой состояла в том, чтоб выделить, индивидуализировать какое-то место в пространстве, стать доминантой, заметной издали. Поэтому кресты и называли приметными. Они стояли на высоких кряжах, на мысах, далеко выдающихся в море, на островах, занимающих какую-то ключевую позицию, в глубине заливов и бухт, указывая поморам самое удобное и безопасное место для стоянки. Еще раз процитирую Г.П.Гемп: «Кто-то положил свой труд, указывал путь моряку, рыбаку. Забота эта сердечная о жизни друга-товарища»...

Но был на морском берегу еще один тип крестов — поминальный, пользовавшийся особым почитанием и вниманием поморов. Это кресты в память о тех родных и сотоварищах, которых «прибрало» море.

Поминальные кресты в селе Ковда Мурманской обл. Подробнее - здесь.

  О, сколько высокого, истинного трагизма и мужества помнили эти безмолвные свидетели минувшего — выветренные, застывшие на фоне катящихся волн и бескрайнего неба. Проплывая мимо, поморы поминали погибших. И можно представить, какие же горестные думы осеняли тех, кто шел мимо острова Могильного на Мурмане, густо уставленного крестами...

Кресты, как правило, имели надписи. На одном из кемских крестов были вырезаны безыскусные слова: «Прими, господи, их души». Или вот такая надпись: «Сей памятник поставлен в честь погибших зверобоев на п(промысловом) судне Иоанн Златоуст...» И далее перечислялись имена погибших, указывалась дата: 25.5.1910 г. С особым чувством относились поморы к памятнику, который сто с лишним лет стоял на Лесной Осинке, маленьком островке в Онежском заливе. На этом островке долгой мучительной смертью умирали два рыбака, у коих унесло карбас. Об этом трагическом эпизоде можно прочитать в книге С. Максимова «Год на Севере». Перед смертью один из рыбаков на дощечках вырезал три письма жене. Вот прощальное слово помора: «Панюшка! Я воскресенье ходил по Осинке; вперед не знаем: долго ли живем или коротко. У Канбалина якорь возьми и долг Рынину заплати. Ты, Пашенька, не забудь моей души грешной. Мы здесь друг другу клялись и скажи отцу: всеми грехами грешны и согрешили, и ты поставь псалтырь (закажи читать). Панюшка! Вели Андриевной, чтоб Бога ради принялась и пусть простит. Мы один белый мох едим и силы не стало. Простите, други и недруги, меня грешного Якова Елисеева». Ну как, проплывая мимо креста на Осинке, было не вспомнить этой истории? А вспомнив, не поразиться еще раз глубине и силе поморской души?!

Иногда крест приобретал свойства поминального в силу обстоятельств, например, когда погибал героической смертью человек, его воздвигший. Так, в 1765 г. В.Я.Чичагов записал в Енисейском заливе предание о старинном кресте, давшем название зимовью Крестовскому (а потом и острову, мысу, проливу Крестовским). На кресте была надпись о том, что его поставил в 1686 г. «мангазейский посадский человек Иван Толстоухов». Столетия помнили енисейцы, что Толстоухов возглавлял ватагу казаков, отправившихся из тех мест на трех кочах к Лене и пропавших без вести.

Кстати, не случайно по всему побережью Ледовитого океана имеется не один десяток географических названий, включающих в себя топонимы «крестовый», «Крестовский». Поморы, отправлявшиеся в бескрайние просторы Арктики и Сибири, принесли туда и обычай воздвигать кресты.

Та немалая роль, которую играл крест в морской культуре Русского Севера, получила дальнейшее развитие в традициях русского морского флота. К этому был причастен М.В.Ломоносов. В «Примерной инструкции морским командующим офицерам, отправляющимся к отысканию пути на восток Северным океаном» он писал: «На пристойном месте, которое у меня блиско и на высоте издалека видно, скласть из камней высокий маяк и на нем утвердить великий деревянной крест... и прежде отъезду вырезать при оном кресте литерами на доске или лучше начертать и смолою вычернить на камне имена судов и командиров, год, месяц и число, когда сие место российскими мореплавателями искано»... И эта инструкция великого помора выполнялась (может быть, потому, что рядовые участники полярных экспедиций были, как правило, поморы).

На каких только островах и берегах Ледовитого океана не стояли кресты как память о плаваньях и экспедициях! Надписи к ним составили бы вместе удивительнейшую летопись освоения Крайнего Севера, если б только дерево было более долговечным материалом. Порой эти памятники морской доблести являлись одновременно и надмогильными памятниками. Сколько их, одиноких, стыло под ветрами и снежными бурями Арктики! Иные стали загадками. В 1833 г. П.К.Пахтусов нашел на восточном берегу острова Новая Земля крест с надписью: «Поставлен сей животворящий крест на поклонение православным христианам, зимовщики 12 человек, кормщик Савва Ф...анов на Новой Земле, по правую сторону Кусова Носа. ЗС Норд июля 9 дня 7250 г. » (1742 г.-Т.Г.) Пахтусов считал, что этот крест имеет отношение к экспедиции Саввы Лошкина, легендарного поморского кормщика, которому впервые удалось пройти вдоль всего восточного берега Новой Земли.

Нельзя не упомянуть и о тех северных крестах, которые были связаны с разными историческими личностями и потому представляют интерес как памятники своей эпохи. Например, широко известен был крест, по преданию, собственноручно сооруженный Петром I в Унской губе Белого моря возле Пертоминского монастыря. Петр поставил этот памятник в честь своего счастливого избавления от гибели в морской буре, затем он как святыня хранился в Архангельске в Троицком кафедральном соборе. (Еще один крест поставлен был Петром на Соловках, на том месте, где позднее возвели Петровскую часовню).

Менее известным, но необыкновенно чтимым был так называемый «Крест Аввакума», стоявший в Пустозерске, по некоторым сведениям, еще в начале нашего века. Крест этот являлся реликвией, объектом особого поклонения среди староверов. А.И.Шренк, побывавший в Пустозерске в тридцатых годах прошлого века, писал о нем: «...К этой унылой картине присоединяется еще воздвигнутый по соседству деревянный крест, окруженный высоким забором из досок и украшенный разными фигурными арабесками; это древний памятник, который у прибрежных жителей почитается под именем Аввакумовского креста и с которым связано историческое предание». Считалось, что этот крест сделал перед своей смертью сам «огнепальный», завещав водрузить его на месте своей казни.

Из числа других памятников подобного рода можно назвать кресты, сооруженные патриархом Никоном, академиком И.Лепехиным и др.

Но возвратимся к поморским крестам. Мы коснулись выше трех основных типов крестов с учетом их назначения: обетных, приметных (навигационных), поминальных (совсем не уделив внимания надмогильным и поклонным, то есть монастырским). Эти три типа памятников были тесно связаны, иной крест являлся, например, и обетным, и навигационным одновременно. Трудно сказать, существовали ли различия в их построении и оформлении. Восьмиконечная форма крестов восходит к глубокой древности, к ранним векам христианства, когда крест был орудием казни. Тогда имелось две основных формы этого орудия: одна походила на букву Т, если перекладина крепилась сверху над вертикальным брусом; другая была четырехконечной, если перекладина крепилась пониже. Обратим внимание на вторую форму. Казнимого привязывали к перекладине за руки. Ногами он касался подножия — маленькой перекладины внизу. Над головой его прибивали дощечку с надписью о преступлении. Еще было «седалище», на котором казнимый сидел, но позднее эта деталь забылась. Так у креста стало три перекладины и соответственно восемь концов, хотя за время существования христианства крест имел самые различные формообразования (их десятки). В России был распространен восьми- или семиконечный крест. Раскольники признавали только восьмиконечный.

Достойно удивления, как легко, просто и органично вписали безвестные русские мастера эти довольно сложные геометрические силуэты в севернорусский деревенский пойзаж. Они накрыли крест двускатной кровелькой с охлупнем, причелинами и резным полотенцем. Назначение этой кровельки, казалось бы, чисто практическое—оберегать всю конструкцию от влаги, но и эстетическое, композиционное значение ее очень велико. Она повторяла силуэты деревенских крыш, «перекликалась» с ними, поддерживала единство архитектурного ансамбля. Не будем сбрасывать со счетов и эмоциональный момент: убери кровельку, вызывающую мысли о доме, его тепле, уюте,— и впечатление от памятника начисто изменится. Сильнее зазвучит начало темное, суровое, язы­ческое.

Оформление креста могло быть различным, это зависело от местных традиций и, видимо, от привязанностей, вкуса резчика. Самыми впечатляющими, выразительными и богатыми по оформлению, безусловно, являлись мезенские кресты: высокие (порой до шести метров), тщательно обработанные, с ровным, аккуратным, филигранно отделанным шрифтом, нередко с интересной резьбой. Все это указывает на существование в мезенском крае особых традиций резьбы крестов. К сожалению, сведения о резчиках, да и вообще о крестах, пока недостаточны, чтобы говорить о типологии их оформления.

Многие из ныне стоящих крестов в деревнях, прилегающих к р. Мезени по всей ее длине, резаны замечательным мастером из д. Кельчемгора (Лешуконский район) Михаилом Ивановичем Орловым. В основном, как рассказывали старожилы, он изготовлял и расписывал сани, дуги, коромысла, а от случая к случаю, отправляясь на реку Пёзу за высококачественным ивняком, ставил попутно для тех, кто заказывал, и кресты.

Удивительный «осьмиконечный» памятник с прекрасным изображением распятого Христа стоит и возле дома М.И.Орлова в Кельчемгоре.

Крест с распятием; 1) в д.Кельчемгора Мезенского р-на (фото из интернета); 2) тот же крест (на фото фрагмент) в музее "Малые Корелы".

Возможно, это его собственная работа. Как точно подобрал мастер соотношение размеров фигуры Иисуса и общего объема креста! Оно таково, что Христос приковывает все внимание, и в то же время он кажется совсем маленьким на этом кресте. Но отчего же от его слабой, беззащитной фигуры, его умиротворенного лика веет такой силой и Вечностью? Непостижимо. Удачно работает на этот контраст сам материал — дерево с его недолговечностью. В композицию памятника вписываются даже трещины, появившиеся в рассохшихся от времени брусьях. Видимо, мастер очень хорошо чувствовал материал, знал, где лягут трещины, и учел это в работе.

Иногда распятие на кресте не вырезали, а рисовали (таков крест возле деревни Березник), но большинство памятников несли на себе только криптограммы, аббревиатуры да некоторые нехитрые изображения. Приведу наиболее часто встречавшиеся обозначения и их наиболее типичное месторасположение.

На брусе в самом верху (сразу под кровелькой) вырезали, как правило, канонический титул Иисуса Христа IНЦI (Иисус Назарянин Царь Иудейский), здесь же могла располагаться надпись «СЫЙ», что означало — «существовавший всегда». Иногда это место оставалось пустым. По сторонам двух верхних перекладин в кругах располагались аббревиатуры ЦРЪ СВЫ или ЦС (Царь Славы) и IСЪ ХСЪ или ИХ (Иисус Христос). Порой эти криптограммы были не в кругах, а в октаэдрах или в знаках-силуэтах, обозначающих Голгофу (прямоугольник, у которого средняя часть верхней стороны выгибалась полукружием). На вертикальном брусе между верхней и средней перекладиной, как правило, было место аббревиатуры СН БЖ (Сын Божий), более краткий вариант — СБ. На средней, самой большой перекладине любого креста обязательно присутствовала надпись: «Кресту твоему поклоняемся, Владыко, и святое Воскресение Твое славим». Если на кресте не было изображения распятого Христа, то на его стволе порой изображали крест с подножием, также восьмиконечный. Здесь же часто можно встретить копье и трость, над ними криптограммы «К» и «Т». Эти орудия использовали при распятии Христа: копьем пронзили его грудь, трость дали ему в руки после возложения тернового венца. Ниже на стволе креста могли находиться различные символы и знаки или аббревиатуры, связанные с основными событиями в жизни Иисуса или играющие важную роль в христианстве. Это могла быть чаша, в которую падают капли крови, гора Голгофа с криптограммой Г Г (Господня Голгофа).

Интересной особенностью мезенских крестов было более широкое разнообразие аббревиатур, носивших охранительный смысл, например:
ДДДД — древо добро досада дияволу, Б Б Б Б — бич божий биет бесы,
С С С С — спас сотвори свет сатане. Эти криптограммы звучат как заклинания, сила которых, по верованиям, усиливалась по причине многократного повторения одного элемента.

О.Овсянников и Т.Чукова особо отмечают эпиграфику мезенских крестов, стоявших на полях. На них охранительная роль «усиливалась» не только такими магическими криптограммами, но и аббревиатурами молитв: вырезались первые буквы слов молитвы.

Как и любая вещь в Поморье, кресты имели практическое назначение, особенно те, что стояли на морском берегу. В старинных документах на кресты нередко указывалось как на межевой знак, разделявший земельные владения. Но, конечно же, практические функции — не главное в этих величественно-скромных памятниках, чем они и отличаются от любых других памятников деревянного зодчества. Изначальное назначение креста — апеллировать к памяти и сознанию человека. Кресты напоминали о вечности и кратком миге бытия, о жизни и смерти и, значит, о том, как надобно жить. (Как тут не вспомнишь латинское изречение Momento mori! — Помни о смерти!). В жизни каждого человека должны найтись время и место для раздумий о чем-то высоком, о самом-самом главном, о смысле всего сущего. Кресты служили этому, продолжая тем самым давние традиции духовности. Они отразили эстетические потребности наших предков, наполняя их жизнь суровой, но ясной древней красотой.

Я не встречал ничего другого, что также  просто и лаконично, но и так же бы сильно и глубоко служило бы символом человеческой памяти. Теперь только в некоторых районах Севера и прежде всего на Мезени сохранилось еще небольшое количество крестов, имеющих огромное значение не только для северной, но и для всей русской культуры. Долго ли простоят?..

Примечания:
1. Из сборника "Памятники Архангельского Севера". Архангельск, Сев.-зап. книжное изд-во, 1991.
2. С небольшими сокращениями.
3. Иллюстрации - из интернета.
4. Мезенский р-он Арх. обл. расположен к северо-востоку от Архангельска и выходит на берег Белого моря.