ПИСЬМА П.Н.РЫБНИКОВА И.И.СРЕЗНЕВСКОМУ

Милостивый государь Измаил Иванович!

На письмо Ваше от 26 сентября...
В декабре месяце я надеюсь поделиться с Вами кое-чем любопытным. Вот уже два года искал я летописей. Попался мне было «Двинский летописец», но в нем не было ничего нового против печатного; краткий «Каргопольский летописец» ушел у меня из-под рук в 60-м году в Устьмошской волости, — крестьянин Клим Хорин, взявший эту книгу от Звягина, отперся от того, что брал ее, зато в настоящем году я напал на древний список летописи и покупаю его уже месяца четыре: дорого заплатить я не в состоянии, и не хочется упустить такую интересную вещь.

Много, много можно было бы знающему человеку отыскать в Олонецкой губернии: в каждом сельском обществе Петрозаводского, Каргопольского, Олонецкого, Пудожского и особенно Повенецкого уездов есть старинные рукописи. И пропадают они у крестьян, а еще вернее гибнут, когда отбираются чиновниками. Есть замечательные книги и в церквах. Так, я помню, что при Лепшинской церкви в дер. Верале, в глуши Каргопольского уезда, есть очень древнее Евангелие, судя по письму, XIV или XIII стол.; на переплетном листе подписи о вкладах: между прочим, какая-то Богданова в 7108 году дала московскую гривну. Евангелие в Тихманьге (неподалеку от Лепши) кажется еще старше...

Кроме рукописей можно отыскать здесь много и другой старины... . Кроме того, я передал Е.Ф.Фортунатову, для того, чтобы он показал Вам, древний перстень с дорогой камеею; но, к сожалению, он как-то затерял перстень, и не знаю даже, успел ли показать его Вам.

Во многих местностях Петрозаводского, Каргопольского и Пудожского уездов я слышал сказания о городищах и курганах панов (общее название врагов-иноплеменников в Олонецкой губернии): шайки ляхов долго свирепствовали в наших местностях в начале XIII столетия, а главное, Олонецкий край (Обонежане), пользовавшийся особенными льготами в цветущее время Новгорода, с 1331 года поступил в потомственное владение Нариманту Гедеминовичу, от которого перешел к Патрикию Наримантовичу и, наконец, к Лугвению. Таким образом три поколения панов, литовских князей, владели в Обонежии и Чуди, например в Сенной губе, в Устьмоше, в [4] древнем могильнике против сосен на Лепше-реке, на Воезере в Пудожском побережье. Раскопки наверное обогатили бы нашу археологию. Монет древних множество в каждой волости. Несколько любопытных экземпляров я отправил в Археологическое общество.

Что касается до статьи о былинах, то я выполнил Ваше желание насколько мог в последних своих письмах к Бессонову, т.е. я объясняю там значение былин в народе и рассказываю жизнь сказителей. Но это я мог исполнить не для всех сказителей, а только для самых знаменитых: например, Козьмы Романова и Рябинина, которые бывают у меня в Петрозаводске и по сию пору. Относительно других певцов я не мог сообщить больших подробностей, потому что мне было позволено только один раз проехать Олонецкую губернию. Точно предчувствуя, что это первая и последняя поездка на всей воле, я плыл через Онего на лодчонках, верхом и пешком пробирался через леса, пенусы, райды и красные янги, точно кто-нибудь гнался за мною, и, действительно, в Каргополе я получил предписание вернуться. В два месяца в захолустьях в «задвенных» уголках я успел отыскать или положить начало отыскиванию всего того, что издаю в течение двух лет и что сообщаю в разные ученые общества.

В 61-м году я ездил всего месяц, сопровождая губернатора и ревизуя уездные присутствия и полицейские места. Много ль можно было узнать при такой обстановке! А затем ссоры провинциальных властей, как ни старался я избегать дрязгов и замкнуться в своем семействе, отразились и на мне.

В последний раз я побывал с губернатором в Повенецком уезде и тут вытащил из хлама церковной библиотеки харатейного «Пифонта» и передал его Д.В.Поленову. В январе месяце всякого рода разъезды воспрещены мне.

Как я сходился с певцами и вообще народом, это трудно рассказать: просто, вероятно, я внушаю им доверие. На Шунге к губернатору позвали певца; тут был Д.В.Поленов и много других лиц. Как ни уговаривали они калику начать петь, он все отзывался неуменьем. В это время я вернулся и просто-напросто принялся его расспрашивать: какую же старину он умеет? «Маловато я знаю-то, П.Н., я ведь больше стихи попеваю». — «Будто Добрынюшки не знаешь или Михаиле Потыка сына Ивановича. Начинается-то старина вот как...» — «Нет, этых я не помню, я лучше того заведу про «Василья Игнатьевича». Он завел, я подпевал и помогал ему, и былина была спета на послушанье всем присутствовавшим. В Шалах, напр., я записывал от лодочника, где ж тут было расспрашивать про его имя, житье-бытье, сидя в узкой дрянной лодчонке и поспешая слушать старину.

Едучи в Песчанскую волость, я услышал от извозчика, что в дер. Большой Двор есть хороший певец, только очень робкого характера. Приехал я на место и посылаю за этим крестьянином — он нейдет, другой раз посылаю, говорят — болен. Сел я на лошадь и поехал к его дому, и, не доезжая до избы, насмотрел человека — бежит к лесу. Проводник тут же мне и объяснил, что больной-то певец и бежит к лесу. Пустился я за ним, перегнал, пересек дорогу и, соскочив с лошади, заставил вместе с собою присесть на обрубок дерева. Видит мой беглец, что я помираю со смеха, и рассказал мне простодушно, что он «валил» (выжег) лес, за это обвинен и осужден, и думал, что я приехал его наказывать. А затем крестьянин по моей просьбе превесело затянул:
Ай тени, тени, тени, спотетени,
Из-под белые березы кудревастенькия и пр.

Так как в прошедшем и настоящем году я мало ездил сам, то во второй части много былин, записанных не мною, а другими по моему указанию и поручению. Вообще я даю сказителю задельную плату рабочего дня и, если записываю не сам, то плачу переписчику от сорока до пятидесяти копеек за былину. Мне кажется, достоверности былин нужно искать в их содержании. Если б кто-нибудь мог действительно подделаться под склад этих песен и изобрести содержание, тождественное с духом изобретений народа, то он стал бы одним из самых замедательных русских поэтов и нечего было ему прибегать посторонней помощи для издания сказаний. Впрочем, и со внешней стороны сборник мой, кажется, был обеспечен от подозрений.

Главные открытия первой части находились в былинах Романова и Рябинина. Таких песен тридцать, и они занимают сто девяносто страниц, т. е. две пятых первой части. Эти песни не раз были петы у меня на дому при гг. Модестове, Поленове, Ф.Н.Фортунатове, Е.Ф.Фортунатове, Остроумове, Н.Д.Дмитриеве, Преферанском и многих других. Л.Богданов пел свои шесть былин тоже не раз при посетителях. Была полная возможность поверить каждую букву записанного. Кроме того, былину о Васильи Игнатьевиче и каргопольские второй части слышал бывший губернатор каргопольский — доктор Володько. Наконец, откровенно скажу Вам, Измаил Иванович, что всеобщая известность былин в Олонецкой губернии отразилась и в моих приемах издания: всякий коренной олонецкий житель знает, что былины совсем у нас не редкость.

Наконец, я медлил сообщением немногого, что знаю о сказителях, потому что каждая строчка, напечатанная с моим именем, подвергалась самому строгому исследованию со стороны некоторых лиц. Сумели же отыскать неуважение к начальству в небольшой статейке о Шунгской ярмарке. Я там выразил смелую мысль, что мужики поссорятся-поссорятся между собой, пойдут на суд к начальству и на дороге сочтут за лучшее помириться.

Теперь позвольте обратиться к Вам, Измаил Иванович, с небольшою просьбою: не откажите уведомить меня, могу ли я представить свой сборник, т. е. первые две части, на Демидовскую премию. Первые две части составляют совершенно отдельное целое, сборник былин, а в третьей будут помещены заплачки, причитанья невест, песни беседные, хороводные, загадки и проч.

Покорнейше прошу принять Вас уверения в совершенном моем почтении и преданности, имею честь быть Вашим покорнейшим слугою.
П.Рыбников 5 октября 1862 г. Петрозаводск.

 

Милостивый государь Измаил Иванович!

Начну письмо это с оправдания долгого молчания. С октября месяца прошлого года я стал печатать в Губернских Ведомостях «Заметки с дороги», в которых предположил рассказать, как я собирал и записывал былины в Олонецкой губернии Два письма были напечатаны уже в ноябре и декабре месяцах, как спешная канцелярская работа отвлекла меня на три месяца от всякого литературного занятия.

Не зная положительно, когда буду в состоянии выпустить в свет продолжение заметок, считаю долгом ответить в коротких словах на Ваши вопросы. Былины известны в Олонецкой губернии в уездах Петрозаводском, Пудожском и Каргопольском, т. е. в тех местностях, где живет издревле сплошное русское население, как в Петрозаводском Заонежье или в Каргопольском уезде, и там, где, как в Пудожском уезде, поселились в XIV, XV и XVI столетиях колонисты из этих обоих древних центров здешнего русского населения. Из Вытегорского, Лодейнопольского и Повенецкого уезда я достал по три, по четыре былины, и притом записанные в Лодейном Поле г. Шкалиным носят на себе характер книжности и следы явных переделок; кого в этом винить, местность ли или записывателя, не могу решить, потому что не имел случая изучить лодейнопольских вариантов. В Олонецком уезде я не бывал, но не предполагаю там певцов старин, потому что там живут исключительно корелы. Впрочем, где корелы перемешаны с русскими, там можно встретить былевую поэзию. Так, я записал в Петрозаводском уезде от корелки Дмитриевой из деревни Пряток побывальщины № 7, 16, 50 и 81 IV-й части, а в 1862 году от крестьянина-кореляка Лазарева из деревни Кямениц Повенецкого уезда былины — о Михаиле Данильевиче и Садке, богатом госте. Это обстоятельство объясняю себе тем, что у корел былевая и бытовая корельская поэзия совсем почти исчезла, оттого кореляки иных бытовых песен, кроме русских, не поют, а при случае перенимают и старины. При этом замечу, что в корельских побывальщинах склад и строй стиха разрушены, а в корельских вариантах былин беспрестанно встречаются рифмы.

В Заонежье, в Пудожском уезде по берегу озера Онего, по реке Водле и Кене, в Каргопольском уезде по реке Онеге, по Кенозеру и около озера Лача былины известны очень многим, но настоящих певцов не так много. В Заонежье каждый почти крестьянин, даже женщины и дети, знают что-нибудь из былевой поэзии; впрочем, это относится только к православным, раскольники же чуждаются старин и если, что знают, то высказывают с крайней неохотою.

В старое время знатоков былин было гораздо больше, и сами крестьяне больше интересовались ими. Так, по словам здешнего старожила А. И. Иванова, лет пятьдесят тому назад, когда мещане и даже чиновники города Пудожа собирались на беседы, то обыкновенно слушали пение былин. По рассказам старика Козьмы Романова, в самом Заонежье старины были еще более распространены лет шестьдесят или семьдесят тому назад: «Соберутся, бывало, старики и бабы вязать сети, и тут сказители станут петь былины. Начнут они перед сумерками, а пропоют до глубокой ночи». Наконец, по замечанию сказителя Рябинина, старины в других губерниях пользуются большею любовью, чем теперь в Олонецком крае.

Когда Рябинин был помоложе (теперь ему семьдесят лет) и ходил на рыбные промыслы в Ладожское озеро, то в праздничный день рыболовы с других судов собирались обыкновенно слушать у него старины. Кто-нибудь брался исполнять его дело на его сойме, а сам Рябинин между тем пел и сказывал без умолку. «Если б ты к нам пошел, Трофим Григорьевич, — говаривали рыболовы, — мы бы за тебя работали и кормили в волю, лишь бы ты сказывал нам».

Из этого старого времени до меня, по рассказам Рябинина и Романова, дошли слухи о учителях их — знаменитом Илье Елустафьевиче, Игнатии Ивановиче Андрееве и Федоре Яковлевиче. Илья Елустафьев был первый сказитель во всей Олонецкой губернии, занимался он рыболовством, знал несчетное число былин и мог петь про разных богатырей целые дни. Крестьяне очень любили его слушать и даже платили ему за сказыванье. Соберется, бывало, сходка, мужики и говорят: «А ну, Илья Елустафьевич, спой-ко былину».— «А положи-тко полтину, я и спою былину». Тут кто- нибудь потароватее из богатых выложит ему полтину, а Илья Елустафьев станет сказывать. Был еще, по словам Рябинина, какой-то петербургской трактирщик Кокотин, любитель старин, который читывал ему многие былины из рукописной тетрадки. Например, у этого Кокотина было записано, как Добрынюшке Никитинцу покрут понадобился и как Добрынюшка ездил в чужие земли за дорогими шелковыми материями. От него же Рябинин слышал, как Гальяк неверный Федор Иванов наезжал на славен Киев-град, грозил пожечь его и вызывал к себе поединщика.

Теперешних певцов можно разделить на несколько разрядов: I — сказителей, II — калик и III — любителей (знающих, по крайней мере вполне, две-три былины).
Между сказителями большая часть оседлые и зажиточные люди. Это земледельцы, рыболовы, содержатели постоялых дворов, целовальники. Они поют по собственной охоте — не за деньги, а из удовольствия. Научились они былинам от тутошних же стариков- сказителей и передают свое знание детям. Так, Терентий Иевлев помнит кое- что от деда своего Ильи Елустафьева, хоть он и небольшой любитель сказывать старины; дети Рябинин (особенно младший сын) выучились сказывать от отца. К этому же разряду следует причислить перехожих сказителей, большею частию портных, которые ходят из деревни в деревню, обшивают крестьян и за работою коротают время в пенье; таковы известный Бутылка и Щеголенков.
Калики — убогие люди: слепые, хромые, сухорукие и проч. т. п. Они странствуют из деревни в деревню, от праздника ко празднику, с Торжка на ярмарку, с ярмарки на торжок и кормятся подаянием за пение духовных стихов. Сидят они где-нибудь на площадях, у ограды церковной, у погоста и поют о изгнании Адама из рая, о Алексее божием человеке, о Книге голубиной и проч. Былины они поют богатым людям, торговцам и чиновникам, и то в комнатах, а не на улице; да им и неловко было бы перед крестьянами сказывать былины. Так как сказыванье для них промысел, то они выбирают самые длинные старины. По всей вероятности, им одолжены происхождением сводные былины, представляющие переход от отдельной песни в поэму. Таковы попытки сложных былин об Илье Муромце, Добрыне Никитиче, о Дюке Степановиче. Калики большею частию из Каргопольского уезда и по реке Онеге спускаются и в Архангел. губ.; оттого Каргопольский уезд стал известен раньше прочих.

Петрозаводский уезд. Заонежье
I.
1) Трофим Григорьевич Рябинин, землепашец и рыболов из дер. Середки Кижской волости , первый сказитель в целом Заонежье.
2) Козьма Иванович Романов, 80-летний, а может быть 90- летний, слепец из дер. Лонгасы Сенногубского общества Кижской волости; имеет хозяйство и собственный дом и кроме того пользуется пособием из Петрозаводской думы.
3) Терентий Иевлев, внук Ильи Елустафьева, из Кижской волости.
4) Андрей Сарафанов из Кижской волости.
5) Петр Иванов Корнилов, деревни Курганицы той же волости.
6) Крестьянский портной Щеголенков из деревни Боярщины.
III.
1) Леонтий Богданов из дер. Середки Кижской волости, бедный крестьянин, ходил в отхожие промыслы на Ладожское озеро и в Петербург.
2) Родственник Богданова из той же деревни.
3) Григорий Васильев из Сенной губы.
4) Племянница Щеголенкова, бывшая даниловская «келейница», родом из дер. Боярщины.
5) Старуха из Великогубского погоста.
6) Женщина из Кижской волости.
7) Никита Резин из Ладвинского погоста.
8) Никита Байнин из Деревянского погоста.
9) Корелка Дмитриева из дер. Пряток Святозерского погоста.

Пудожский уезд
I.
1) Содержатель постоялого двора Андрей Сорокин, Сумозерского погоста Филимоновской волости.
2) Сказитель девяностолетний из Колодозера.
3) Никифор Прохоров, землепашец дер. Бураковой Купецкой волости.
4) Шальский лодочник.
5) Старик, богатый крестьянин с острова Поромского, знает более двадцати былин.
6) Гаврила Амосов, крестьянин Уножского погоста из деревни Уна Губа.
II.
1) Слепой Иван из дер. Мелентьевской Купецкого общества, калика (былина о Василье Игнатьевиче).
2) Калика из Красных Ляг, около г. Каргополя.
3) Латышов, калика из дер. Кузнецовой Бережнодубровского погоста (Бережнодубровский погост, как и многие другие, расположен по обоим берегам р.Онега, оттого принадлежит двум уездам — Пудожскому и Каргопольскому, вот почему я в первой части поминал Латышова под Пудожским уездом).
4) Гёргуша, калика из Воезерского прихода, чуть ли не первый в Каргопольском уезде, умеет петь Данилу бессчастного дворянина былиною.
5) Слепой старик из-под Каргополя.
III.
1) Крестьянин Песчанской волости дер. Большой двор, тот самый, который пустился спасаться от меня к лесу; знает пять или шесть старин.

Каргопольский уезд
III.
1) Крестьянин Михаиле Богданов из Кенозера; заметьте, что Кенозеро опять принадлежит двум уездам—Пудожскому и Каргопольскому.
2) Крестьянин кенозерский.
3) Кенозерский целовальник….
Наконец, здесь следует вспомнить каргопольских калик, спускавшихся в г. Онегу, от которых записывали гг. Верещагин, а вероятно и Даль, и Харитонов, потому что каликам, кроме как из Каргополя, быть неоткуда.

Взяв этот перечень и взглянув на Карту Олонецкой губернии, Измаил Иванович, Вы усмотрите, что (судя, разумеется, по данным, мне известным) знание былин особенно распространено в Заонежье; здесь оно в руках сказителей земледельцев, рыболовов и отчасти перехожих. В Кижской волости все почти знают кое-что из былевой поэзии (в Толвуйской гораздо меньше, там более раскольников), напр., знают все родные Рябинина, Леонтия Богданова. На пространстве каких-нибудь пятнадцати верст существует множество самостоятельных вариантов одной и той же былины.

Летом от Заонежья до Пудожского берега Онега день езды в лодке, зимою несколько часов санной езды, оттого Пудожгорский погост Повенецкого уезда и восточную часть Пудожского уезда можно считать естественным продолжением Заонежья: тот же характер почвы, тот же язык, те же обычаи; жители обеих местностей состоят в свойстве или родстве. Потому и здесь былины известны еще многим, хотя уже нет такого числа сказителей. чтобы по два, по три приходилось на одну деревню, по нескольку на один погост. Западная часть Пудожского уезда уже носит каргопольский характер. Заметьте еще, что единственный пудожский калика, от которого я записал старину о Василье Игнатьевиче, сам выучился ей у крестьянина. В Каргопольском уезде, на границе с Пудожским, крестьяне еще знают кое-что из былин, но исключительное знание принадлежит каликам.

Относительно воззрения самих крестьян на долговечность и способ передачи былевой поэзии передаю замечание Рябинина: «Скажи мне, П. Н.,— говорил он,—отчего про прежних князей поют все в былинах, и тым князьям слава век не минует. Какой мальга мой Ванька, а и тот уже научился от меня петь, хоть еще и не вполне. Как едет по деревне, запоет про ратая—по деревне стон стоит. А про нынешних царей поют на песнях?..».

Единственная былина, записанная с голосу сказителя Козьмы Романова, теперь в Москве у Бессонова, потому в настоящее время могу препроводить к Вам только напевы двух старин от Леонтия Богданова. Настоящий сказитель постоянно импровизирует на господствующий лад старины. Так, Козьма Романов иногда вдруг ускорит пенье и точно расколет голос, а выйдет отлично и совершенно под лад содержанию. В «Добром молодце и жене неудачливой» начало заводится протяжно:
Жил-был у батюшки, у матушки единый сын,
Во дрокушке был у матушки
И во любы был у батюшки:
Ел сладко, носил красно.
Работал легко…
Еще чувствуется в ухе отголосок последнего длинного «Ъ», как Романов перехватывает напев и как-то скоро и жалобно начинает петь с дрожащими модуляциями:
Похотела меня матушка,
Поневолил роден батюшка
Пожениться удалому дородню добру молодцу:
Поженили отец с матушкою
Не в простом месте, во богатоем.
И все то пение старика на три или четыре лада, но они удивительно разнообразятся вибрациями. И у Рябинина, собственно, только два напева, но перехваты и колена голоса дают каждой былине особый характер. Один и тот же быстрый напев очень весел в Ставре; в Потыке нежнее и заунывнее; в Вольге и Микулушке становится торжественным (по выражению сказителей, в Ставре надобно петь толще, а в Потыке тоньше); протяжный напев грозен в Илье Муромце и Соловье, в двух королевичах из Крякова, еще грознее в Паленице. Заметил я еще один прием у кенозерского певца; напев Дюка Степановича подходит к подблюдному (напр, скачет груздочек по ельничку), но на третьем от конца слоге делается особого рода цезура, голос возвышается и протягивается, а последние два слога соединяются с следующим стихом. Пудожский певец из Песчанского погоста перед тем как завести старину о Василье Игнатьевиче, навел себя на голос такой интродукцией:
Ай тени, тени, тени, спотетени...
Из-под белыя березы кудревастенькия.
Выводя тени, он словно пробовал, какой тон подойдет к былине.

Если на будущее время Вам потребуются еще какие-либо разъяснения о этом предмете, я сочту за особое удовольствие сообщить Вам все подробности, какие только пожелаете.
В заключение позвольте обратиться к Вам за советом, кого из петербургских цензоров выбрать бы мне для цензирования третьей части? Я решился печатать ее в Петрозаводске, потому что мои московские друзья и издатели сами в трудных обстоятельствах. Быть может, переписка рукописи для цензуры имеет особые условия, а я с ними совершенно незнаком. Всякую заметку об этом предмете приму с живейшею благодарностью. Первая и вторая части при отношении представлены мною еще в прошедшем году для состязания на Демидовскую премию.

Примите, Ваше превосходительство, уверение в совершенном моем почтении и глубокой преданности.
Ваш покорный слуга П.Рыбников 2 апреля 1863 г.
Адрес мой: в Петрозаводске, старшему чиновнику особых поручений Олонецкого гражданского губернатора П.Н.Рыбникову.

Срезневский Измаил Иванович (1812-1880) - знаменитый филолог-славист.

(Письма взяты из интернета, минимально сокращены; убраны номера песен и былин, под которыми они были напечатаны П.Н.Рыбниковым : http://smalt.karelia.ru/~filolog/folkhtm/rybnikov/srezn.htm )

Вернуться на страницу П.Н.Рыбников