СЕВЕРНАЯ  ДЕРЕВНЯ
(фрагменты из книги "Русь деревянная")

Русская северная деревня — это целый мир, яркий, цельный, своеобразный, полный жизни, полускрытой от постороннего глаза. Чтобы познать ее, нужны не часы и дни, а месяцы и годы.

Расположена она, как правило, по берегам озер и рек, вблизи «большой воды». С ней крепко связана жизнь северянина — рыбака, охотника, сплавщика леса... озера для него едва ли не главная связь с внешним миром.

Все избы обращены на озеро или реку — на «веселое», отрадное место. Стоит такая деревня на берегу, смотрится в чистые, прозрачные воды, словно красна девица в зеркальце. Поутру умывается в них, в непогоду притаится угрюмо, а в волшебные белые ночи тихо грезит в зыбкой полудреме...

Сзади к самым огородам подступает лес. У крестьянина с ним сложные отношения: лес для него и друг и недруг. С лесом сплелась его жизнь, но у него же он отвоевывает землю под пашню и луга, рубит, корчует пни, очищает от кустарника и камней. Из валунов, собранных на полях, складывают ограды, тянущиеся на много сотен сажень.

Деревеньки на Севере, как правило, небольшие: пять — семь дворов. Если десять — пятнадцать, так это уже считается большое село.

Избы крупные, добротные, красивые. Неподалеку — амбары, на задворках — риги, у самой воды — банька «по-черному». На косогоре ветряк раскинул крылья; колодезный журавель вытянул свою тонкую, длинную шею. Садов и палисадников почти нет — северная земля не для цветов и яблонь,— а лес, кусты — рукой подать. Огороды, поля и вся деревня окружены изгородями из наискось поставленных жердей. Ворота на самозапирающейся щеколде, чтобы скотина не шастала туда-сюда и не травила посевы.

Крестьянин издавна любил селиться по берегам рек и озер.	На широких русских просторах.

В центре деревни или где-либо в стороне, но на лучшем и видном месте стоит церковь, если село большое, а чаще часовенка. Раньше это было главное и единственное общественное сооружение — самое большое, высокое и значительное во всей деревне.

Глянешь на такую деревню со стороны — вроде бы избы и сараи ста­вили как кому бог на душу положит. Но в целом, если присмотреться, в планировке деревни есть железная, нерушимая закономерность: чтобы и хозяину было удобно, и соседу не мешало, и вид деревни не портило. Планировка не «под линейку», не «по шнурку», а свободная, непринужденная. Она соответствует естественным потребностям и вкусам человека и в то же время общим планировочным принципам того времени, рожденным многовековым опытом народа...

В этой архитектуре — а северная деревня тому наглядный и убедительный пример — с необыкновенной яркостью и полнотой воплотились лучшие черты русского национального характера: возвышенная поэтичность мыслей и чувств, не исключающая, однако, трезвой практичности; широкий удалой размах, вольнолюбие, сознание собственного достоинства; глубоко эстетическое отношение к жизни и природе, к любой самой простой и повседневной вещи и каждому созданию рук человеческих.

За что ни возьмется северный крестьянин — все сделает умело, добротно, с выдумкой и хитринкой, с неизменным чувством красоты.

Амбарчик из Кижского музея-заповедника.

Вот, к примеру, амбар. Точнее сказать, небольшой амбарчик, хотя бы тот, что перевезен в Кижский музей-заповедник из деревни Коккойла, Пряжинского района, в Карелии. Это обычный амбар, сруб, самая простая двухэтажная клеть под широкой двускатной кровлей, с галерейкой и крутой наружной лестницей. В первом этаже сусеки для зерна, муки, крупы. Сусеки расположены в два ряда, вдоль правой и левой стены, и сделаны они из толстых и широких досок. Собственно, это встроенный в сруб длинный высокий ларь, разделенный внутри поперечными перегородками. Каждый сусек подобен бункеру.... В верхнем этаже амбара сусеков нет. Здесь в поперечные стены врублены нетолстые слеги — «грядки», на которые развешивались шкуры, кожи, пряжа, одежда и т. п. Ниже грядок, у самой стены, продольные широкие полки для мелких предметов; на полу — сундуки, бочки, ушаты и прочая домашняя утварь. Освещается это помещение небольшим оконцем-щелью, в которое не проникнет даже галка.

Особенно интересны и необычны большие причелины и полотенца. Их свисающие «кисти» по своим очертаниям напоминают не то стилизованную фигуру человека, словно создал ее резец первобытного художника, не то огромную, тоже очень стилизованную, кисть руки. От этих крупных и резких узоров веет глубокой языческой стариной.

Амбарчик на курьих ножках.

В некоторых местах амбары ставились на столбах-сваях, предохранявших зерно от зверей и грызунов. Иногда столбы под амбарами обтесывались с боков наподобие гриба, шляпка которого служила простым и непреодолимым препятствием для мышей, крыс и хомяков. А иногда вместо столбов употреблялись пни с расходящимися во все стороны корневищами, напоминающими птичьи лапы. Так что «избушки на курьих ножках» — это не только обитель Бабы-Яги: они существуют не только в сказках, но и в жизни...

Переулок амбаров.

Вся жизнь крестьянина неразрывно связана с землей, с добыванием хлеба насущного. Вспахал землю, посеял, собрал урожай, везет его молотить да веять на гумно.

Гумно, или, иначе, рига,— крытый ток — весьма прозаичное и практическое сооружение. Двое сквозных просторных ворот, покатые взвозы, пол из широких тесаных плах, боковые отсеки для отработанной соломы. Но в приземистых и спокойных очертаниях гумна ощущается живое, человеческое чувство, какая-то умиротворенность и тихая радость крестьянина. Поэтому он также тщательно обтешет бревна сруба, сложит его не «абы как», а, что называется, на совесть, нередко украсит его причелинами и полотенцем с простой, но выразительной резьбой, а ворота защитит сверху навесом-козырьком. Вот так незаметная, самая обыкновенная хозяйственная постройка входит в сферу архитектуры как искусства и занимает в ней пусть скромное, но законное и достойное место.

Часто рядом с гумном можно встретить овин, предназначенный для просушки снопов перед обмолотом...  Нередко овин соединяется вместе с гумном в одно целое. Тогда получается постройка, позволяющая молотить хлеб даже в непогоду, когда проливные дожди затягиваются на всю осень.

Коротким северным летом снопы сушат на "вешалах".

В поле или на задворках у гумен можно увидеть еще одно любопытное сооружение, напоминающее издали гигантскую «шведскую стенку». Несколько высоких столбов поставлены в один ряд на расстоянии 4—5 метров друг от друга, и сквозь них пропущены длинные жерди. Это так называемые «вешала», которые в какой-то мере заменяют овин и служат тоже для сушки снопов. Разница лишь в том, что здесь используется не дым, а солнце и ветер.

У самой реки или озера, там, где женщины полощут белье, моют и начищают к праздникам посуду, приютились небольшие баньки. Редкая из них претендует на то, чтобы быть красивой. Чаще всего это примитивная постройка — слегка вытянутая клеть, разделенная поперечной стеной на две неравные части: маленький предбанник и более просторная собственно баня. Все они еще недавно топились по-черному. Печь в них — «каменка», или «камелёк»,— стоит сразу же за порогом бани, в правом углу. Но это и не печь в нашем представлении, а груда камней на невысоком срубе, в которой искусно выложено сводом топочное отверстие. Когда ее топят, огонь струится между камнями, нагревает их, а дым стелется под потолком и выходит в дверь.

Котлов для подогрева воды тут нет. Раскаленные камни просто кидают в ушаты с холодной водой и нагревают ее так, что она кипит ключом, не хуже чем в чугунном котле.

Все оборудование такой бани составляют широкие лавки вдоль боковых стен да в самом углу высокий ступенчатый «полок» для любителей попариться веником. Два-три ушата для воды, ведро, шайка и ковш — вот и все. В предбаннике еще проще: две скамейки по бокам, а над ними забитые в стену деревянные «тычки» — вешалки для одежды. Сами предбанники всегда холодные; северяне раздеваются и одеваются в них в самые лютые морозы. И... никогда не простуживаются: замерзнув при раздевании, хорошо прогреваются в бане, а прогревшись «до костей», не успевают остыть при одевании.
В стороне от деревни, на отлете, по берегам быстрых и порожистых рек стоят водяные мельницы. Их сразу и не отличишь от простого сарая — обыкновенная рубленая клеть, где-то рядом крохотная избушка — временное пристанище самого мельника. Подойдешь поближе — и увидишь гряду камней, уходящую от берега наискось вверх по течению. Это — подобие дамбы, направляющей воду в бревенчатый лоток. А над лотком мельничное колесо, так хорошо знакомое нам по картинам многих русских художников. Веселый шум его давно умолкнул... Теперь его повсюду заменили пар и электричество.

Входишь внутрь такой мельницы — и перед тобой раскрывается какой-то удивительный мир почти первобытной «деревянной механики». Как умно — просто и удобно — да и красиво сделан весь этот механизм, в котором, кроме одного-единственного железного шкворня в жернове, все сделано из дерева! Осью мельничного колеса и своеобразным трансмиссионным валом здесь служит огромное толстое бревно, а его коренными подшипниками—сами стены и врубленные в них особые корневища. На всем протяжении этого вала заделаны массивные зубья, поднимающие и сбрасывающие в определенном порядке тяжелые песты ступки-крупорушки. На этом же валу укреплена и главная ведущая зубчатая шестерня величиной чуть ли не с паровозное колесо. Через нее вращение передается на зубчатый барабан и вертикальный шкворень, а от шкворня — к жерновам.

В отличие от водяных мельниц ветряные заметны издалека. Они всегда стоят на виду у всех, на самом высоком месте, чтобы ветер сильнее работал.

Старые русские мельницы-ветряки — это такой же кладезь строительной премудрости и смекалки деревенских механиков. Все здесь тоже из дерева рублено и тесано, только жернова каменные. Но как все продумано, выверено, подогнано, как все просто и в то же время сложно и умно! Стоит громада, машет крыльями — словно диковинная птица хочет улететь и не может.

Северная мельница отличается одной особенностью. Чтобы улавливать переменчивый ветер, она вращается вокруг своей оси вся целиком, тогда как у обычных ветрянок поворачивается только самая верхушка.

Ветряная мельница с поворотным срубом.	Ветряная мельница с поворотом на "костре".

Поэтому конструктивной основой северной мельницы и ее осью служит толстый столб — «мертвяк», глубоко врытый в землю, и прочный бревенчатый сруб — фундамент. Чтобы еще лучше ловить ветер, мельницы часто поднимают высоко над землей, а мертвяк при этом для прочности обстраивают на всю высоту бревенчатым пирамидальным срубом — «костром». Формы таких костров бывают весьма разнообразны, благодаря чему и вся мельница приобретает часто очень живописный и причудливый силуэт.

Редко в какой деревне нет мельницы; она является одним из немногих высотных элементов застройки северной деревни, формирующих ее архитектурный пейзаж.

Через узенькие ручейки и широкие реки перекинуты мосты: иногда маленькие мостики, иногда на сто с лишним метров в длину.
Мосты лежат на больших ряжах — очень крепких восьмиугольных срубах, вытянутых по течению реки и загруженных крупными валунами. На ряжах — продольные прогоны, и уже на них кладется сплошной накат из круглых бревен. Чтобы накат в половодье не всплыл, по бокам мост загружается большими тяжелыми камнями.

Эти мосты поражают каждого, кто их увидит. В их богатырских срубах заложена удивительная сила, что под стать лишь былинным героям: монументальность, присущая значительным произведениям искусства. Романтику они покажутся пришедшими из старинной сказки, а инженер подивится очень точному расчету крестьянских строителей и необыкновенной величине пролетов — в 6—8 метров длиной — способных выдержать не то что лошадь с телегой, но и современный трактор в несколько тонн весом.

вы будете пробираться по несудоходным, так называемым малым рекам в лодке, на байдарке или на плоту, то вам наверняка вдали от деревни попадутся на пути небольшие лесные избушки — временное пристанище косарей, сборщиков грибов и ягод, рыбаков и охотников-промысловиков. Такие избушки обычно стоят на самых выигрышных, красивых и удобных местах, которые северяне очень метко и образно называют веселыми.

Внешне эти избушки представляют собой простую, наскоро срубленную клеть с небольшой дверцей и крохотным оконцем, покрытую либо односкатной, либо двускатной кровлей. Все их внутреннее оборудование состоит из широких нар, камелька, сложенного из дикого камня, да подобия столика. Отапливаются они, как и старые бани, по-черному: в комариную летнюю ночь это — единственное спасение.

Забредет усталый охотник или путник в такую избушку, здесь для него и кров, и постель, и тепло. Всегда найдет он наколотые дрова, щепу для растопки, спички, котелок, соль в берестяном туеске, а то и щепотку чая, и кусочек сахару, в тряпице под потолком — чтобы какой-нибудь зверек не сгрыз — ржаные сухари. И словно дохнет избушка домашним уютом, согреет большой душевной теплотой человека, позаботившегося о том, кто придет вслед за ним.

Примитивная и убогая лесная избушка, срубленная на скорую руку, пожалуй, самая нехитрая из всех крестьянских построек, самая простенькая и неказистая. Но и она по-своему очень красива. Ладные пропорции, скульптурная пластика и выразительность. Это строение излучает теплоту натруженных рук и доброту человеческого сердца.

Пред избушкой так называемая «лава». Это стол и две лавки. Проще этого устройства, вероятно, не может быть уже ничего. По существу, это клетка, сложенная из бревен, поверх которой положено еще одно бревно, только расколотое и разваленное на две половины.

Два бревна, лежащие на бревнах-подкладках,— скамейки, а две плахи, укрепленные на подкладках и уложенные на этих скамейках,— стол. Вот и все! Просто, удобно, практично и по-своему тоже очень красиво.

Такие лавы ставятся всегда перед входом в избушку, в двух-трех метрах от нее. Длина их бывает разной. В охотничьих станах, где обычно обитает один, редко два и совсем редко три человека, лавы сравнительно короткие, по 1,5—2 метра. А у сенокосных, «поженных» изб и в рыбацких станах, где летом живет много народу, до 4 — 5 метров...

В северных промысловых станах можно встретить и небольшой амбарчик для хранения припасов: продуктов, пушнины, дичи. Для защиты всей этой снеди от грызунов и хищников амбарчики ставились на столбах высотой от двух до трех метров.

Среди мелколесья, окружающего поля северных деревень, часто можно увидеть небольшие островки или куртины многовековых сосен и елей. Они довольно резко выделяются на общем фоне своим темным массивным силуэтом с мягкими контурами и привлекают внимание своей какой-то необычной, заповедной нетронутостью. Это деревенское кладбище — «городинка», или погост, как его здесь называют.

Деревенское кладбище - "городинка"

Войдем под сумрачную сень этих древних великанов, оглядимся кругом, помолчим. И тогда эта городинка станет для нас еще одной примечательной страницей поэмы о деревянной Руси, еще одной бусинкой в прекрасном ожерелье народного зодчества.

Низкий замшелый сруб бревенчатой ограды, высотой всего в 6—7 венцов, под широкой двускатной кровлей. Он стелется по земле, следуя всем ее неровностям, и теряется в густой тени нависающих еловых лап. У сельской дороги — крохотная, совсем простенькая часовенка, все убранство которой составляют несколько почерневших икон, стоящих на широкой полке. Невдалеке от нее вход в ограду, один или два, примерно такие, какие теперь можно увидеть, пожалуй, только в Кижском музее. Входы в ограду — это символические и как бы игрушечные подобия проездных башен в некогда грозных крепостях, как и сами ограды, повторяющие в уменьшенном и упрощенном виде когда-то неприступные стены острогов. Ныне они охраняют вечный покой предков «на том свете», как охраняли когда-то их свободу и независимость грозные «всамделишные» крепости «на этом свете».

За калитками густой зеленый полумрак, могилы, кресты, обелиски с красной звездочкой. Некоторые ухоженные, убранные любящей и заботливой рукой; иные забытые, с покосившимися, а то и упавшими крестами, заросшие буйной травой.

На самом видном месте могилы бывших богатеев с пышными мраморными или гранитными надгробьями, с чугунными крестами и железными оградами фабричной работы, с золочеными украшениями и велеречивыми надписями. Всем своим видом они рассчитаны на то, чтобы привлечь к себе внимание. Но кричащая безвкусица, убогое содержание лишь отталкивают от себя. От этих дорогих и претенциозных ремесленнических поделок хочется скорее уйти.

С грустным любопытством бродим среди таинственного полумрака, читая на крестах незнакомые нам, чужие имена, пытаясь заглянуть под непроницаемую завесу их прошлого... И вдруг где-то в самом углу погоста в зеленом кружеве густого подлеска возникает совсем неожиданное. Низкий, наполовину вросший в землю сруб — в два-три венца высотой, сажени полторы длиной и полсажени шириной. Он заботливо покрыт двускатной кровлей с традиционным шеломом на коньке и резными причелинками по торцам. А на шеломе простой деревянный крест, не открытый, как обычно, а защищенный своей кровлей — тоже двускатной, тоже с причелинками и шеломком и даже с небольшими столбиками — сороками — на этом совсем маленьком шеломке.

Это так называемый срубец. Когда-то в далекие языческие времена жители лесного Севера хоронили своих предков не в земле, а в таких же срубах, только, по-видимому, более солидных и прочных. Ныне они, пройдя тысячелетнюю эволюцию, лишь оформляют могилу и предохраняют ее от внешних повреждений и преждевременного забвения. Их тут немало. Сквозь густые заросли виднеются еще и еще. Одни большие, другие по­меньше, третьи совсем маленькие, детские... Некоторые стоят поодиночке, а чаще — целыми семьями. Одни еще крепкие, другие обветшалые, третьи уже почти совсем сровнялись с землей. Новых таких срубцев теперь здесь не увидишь: разве только в самой отдаленной глуши. Так дошла эта седая традиция культа мертвых от самых истоков древнерусской культуры до наших дней.

К не менее интересным пережиткам язычества относится и другая разновидность надмогильных памятников — так называемые столбцы. Каждый из них — это своеобразное произведение деревянной пластики, выполненное резцом талантливого художника. В них нет и тени ремесленничества— того особого и подчас трудноуловимого сочетания высокого уровня технического исполнения с низкими художественными достоинствами. Все эти столбцы, в общем-то, довольно однотипны, но среди них не найти двух одинаковых.

Небольшой, до сажени высотой, столб круглого, восьмигранного или прямоугольного сечения, защищенный сверху двускатной кровелькой с неизменными причелинками, шеломком и сорочками: иначе и не назовешь эти детали — так они малы и изящны. В верхней части столба врезана литая медная иконка с изображением того святого, имя которого носил умерший. А ниже — вся средняя часть столбца покрыта крупной и сочной порезкой, напоминающей резьбу на столбах крылец и галерей старинных сооружений...

Укрытые в густом сумраке старого ельника или в прозрачной тени величавых развесистых сосен, эти столбцы производят глубокое впечатление. Их суровый и лирический образ, пропитанный терпким ароматом Древней Руси, оставляет в памяти неизгладимый след.

Последняя гавань помора.

Совсем другой образ погоста видится в поморской деревне, затерявшейся на отдаленном берегу Белого моря. Среди безлесных песчаных дюн, на «пустом» месте, у студеного моря стоят громадные, массивные кресты высотой метров в пять-шесть. Стоят гордо и твердо, как воины, широко расправив могучие плечи, и кажется, нет такой силы, которая могла бы сломить их непокорный дух.

Под напором морских штормов дюны со временем перемещаются, как барханы в песчаных пустынях. Поэтому некоторые кресты уже вросли в землю «по пояс», другие — почти совсем занесло песком. Но большинство из них возвышается во весь свой гигантский рост, упорно сопротивляясь времени и стихии...

Нет, приниженный и слабый человек не мог создать такие образы, исполненные несокрушимой, какой-то титанической силы, достоинства и самоутверждения. Их мог создать только сильный и мужественный народ, вся жизнь которого — это суровая героика повседневных будней.

Избы, амбары, сараи, риги, баньки, стайкой притулившиеся у берега реки, ветряные и водяные мельницы, журавли колодцев, веселые лесные избушки и сумрачные погосты — все это вместе и есть деревня.