Наталья ВАРШАВСКАЯ

ТАЙНА АРХИМАНДРИТА

Часть вторая

«Широка и велика ты Русь и беда,
до какой степени ещё ты не изведана!»

Краткое предисловие

Нам хорошо известна столичная история, а история провинциальных отдаленных уголков тиражируется только в этих уголках. Я хочу написать о самой тихой обители в глухой Заонежской пятине так, чтобы она вызвала интерес всей России. Кирилло-Челмогорский монастырь это не Киев, не Москва и не Санкт-Петербург. Таких монастырей и таких провинциальных историй множество, из них и состоит Россия.

«Тайна архимандрита» основана на контрасте между великосветскими вельможами и иноками, МЕЖДУ ИЗВЕСТНЫМИ ИСТОРИЧЕСКИМИ ГЕРОЯМИ И ЛИЦАМИ НЕИЗВЕСТНЫМИ ДЛЯ ИСТОРИИ. Рамки хронологического исследования жизни древнего монастыря охватывают несколько периодов, начиная с XIV века и НЕ заканчивая сегодняшним днём.

Некоторые читатели называют «Тайну архимандрита» детективом, я бы назвала её расследованием, которое началось с осенней поездки на могилу моего деда – последнего жителя Кирилло-Челмогорской пустыни. Для двух городских дам, этот путь оказался не лёгким и, даже, опасным. Но уж очень хотелось отдать дань деду, похороненному в столь отдаленном месте, и понять: почему, почему он завещал похоронить его именно здесь?

С трудом добравшись до Святой рощи на берегу Монастырского озера, мы оказались в другом мире и другом измерении, уходящем в далёкое прошлое. Мне как будто передались слова – «аз не оставлю места сего» - слова первого пустынножителя и основателя челмогорской обители Кирилла. Жители близлежащей деревни показали нам пещеру-келью преподобного Кирилла и место, где был найден и вывезен органами государственной безопасности клад. Мама тоже вспомнила несколько загадочных историй, связанных с монастырём и архиерейским домом, в котором жил дед. И, в довершение всего, на чердаке старой избы, доставшейся нам в наследство, я нашла фотопортреты XIX в., которые принадлежали архимандриту Серафиму.

Личность архимандрита, его сложная биография, переплетённая с жизнью деда, таинственные сокровища и гибель монастыря потрясли меня настолько, что каждую свободную минуту я стала посвящать поиску информации о Кирилло-Челмогорской пустыне. Дело оказалось настолько увлекательным, что занимало всё моё воображение. Стоило оказаться одной, и мысли тут же уносили меня в древнюю обитель. Результаты поисков привели в XVI-XVII вв., и я узнала о другом Серафиме, челмогорском священнике и основателе клада, найденного в XX веке под обломками стен лесного монастыря.
Во второй части «Тайны архимандрита» и произойдёт первое знакомство с этим священником. Вы увидите картину и события, разворачивающиеся в первые годы после смерти Иоанна Грозного. Царь-опричник оставил после себя разорённую страну и неспособного к управлению наследника, естественно это привело к столкновениям между царской родней из-за дворцового влияния. И прежде всего между Борисом Годуновым и Шуйскими.
Шуйские тогда олицетворяли могущество русской аристократии, и при любом безвластии неизменно оказывались на поверхности. Так случилось, что после московских столкновений (1584-1586 гг.) Шуйские оказались не на поверхности, а в глубине, в далёком северном городе Каргополе и, совершенно неожиданно для себя, в Кирилло-Челмогорском монастыре, где их радушно встретил гостеприимный хозяин Серафим. Здесь, в глухой лесной обители, на ваших глазах и закрутится одна из средневековых историй. Короткий роман, соединивший воедино нежность и чувствительность, небесную и земную любовь...
Но сколько ещё человеческих судеб связанно с этим местом, сколько тайн хранят челмогорские подземелья, и сколько неизвестных историй нашей малой и большой родины?

ЗИМА

Шуйский обоз

...В 1586 году декабря в 3 день, санный обоз, сопровождаемый множеством ездовых, мчался по лесной просеке в три сажени шириной. Узкая дорога подымалась, ухала вниз и юлила, то ли пытаясь обогнать ветер, то ли спрятаться от мороза. Шуйский опустил заметь каптана и закутался в соболиную шубу. «Удалили от столицы, и ладно. Так же и от жены удалили», - думал молодой князь, уткнувшись лицом в подушки.
Ещё юношей по настоянию отца Дмитрий женился на чистокровной бестии – дочери гнусного Малюты Скуратова. Но если учесть, что сёстры её были замужем: одна за Годуновым, а другая за двоюродным братом Грозного, то было ясно, что Дмитрия Ивановича ждёт блестящая карьера, равно как и всех его братьев!

Старший Василий (будущий царь) стал первым рындой при Грозном, князь Андрей при царском сыне Иване, а сам Дмитрий – кравчим.

(Т.е. в нынешнее время, его братья занимали бы высочайшие министерские посты и стояли бы рядом с Президентом, одетые в белое атласное платье и вооруженные маленькими серебряными топориками, а сам Дмитрий пользовался бы неоспоримым авторитетом, подавая на стол «по одному блюду всякой ествы» главе Российского Президиума).

В общем, если вы поняли государственную важность Шуйских, то должны понять каких высот они достигли при Грозном, поднимаясь всем своим добрым и старым родом.

(А род у них был, действительно, добрее не бывает – потомки самого Александра Невского!)

Поднимались, значит, благороднейшие из Рюриков, поднимались... А тут раз! Какой-то худородный дворянин Годунов их с самой-то вершины и спустил. И полетели они всем своим семейством по дальним городам, деревенским ссылкам и тюрьмам. Нашего Дмитрия сначала назначили каргопольским наместником в места «не столь отдалённые», а теперь и этого места лишили, объявив официальную ссылку в Шую. И только, слава богу, что без жены!

Вслед за каптаном Дмитрия, также прячась от мороза, и закутавшись с головой, едет Василий Фёдорович Скопин-Шуйский, принимать каргопольское наместничество. Василий, несмотря на условность наказания, не так бодр, да и не так молод, как его отчаянный родственник.
И, право сказать, есть о чем кручиниться: в Москве остались юная жена Анна Петровна и новорожденный сын, между прочим, будущий известный полководец – Михаил Скопин-Шуйский. Любезная супруга Аннушка, дочь светлейшего князя Татева, была очень приятна в обхождении и в отличие от Малютиной дочки, никак не вызывала желания бежать от неё хоть на край света, а скорее наоборот, сильно притягивала к себе.
Вспомнив ея женские прелести, Шуйский почувствовал непреодолимое желание развернуть обоз и, срочным порядком, заняться производством не менее известных, в будущем, полководцев.

(Думаю, что через двадцать лет, во времена Смуты, они бы не помешали России).

И завершает санный обоз крытая повозка с закованным в цепи узником. Почтенный муж и храбрый воин, уже бывший в летах, имеющий множество ран на теле от вражеских рук – тоже князь Шуйский, Андрей Иванович, родственник Дмитрия, но не брат.
Вот уж кому не позавидуешь! Всю жизнь провёл в безбрачном состоянии, ибо всю жизнь посвятил служению Земли Святорусской.
Не повезло Андрею со временами, сейчас времена такие, что чем ты грознее для врагов, тем ты опаснее для своего правительства. Так что Андрея и его племянника Ивана Петровича, прославившегося героической обороной Пскова, обвинили в изменнических связях с врагами, с теми самыми, которых они нещадно били на полях сражения.

Скажете: кругом одни Шуйские? А что делать? В 16 веке Шуйских было так много, как собак не дорезанных. Ещё в период сиротства и малолетства Грозного, их стаи до такой степени расплодились, что бедному ребенку нигде от них покоя не было. Даже в царской опочивальне они возлежали, «отца нашего на постелю ноги положив». Это об Иване Васильевиче (отце Андрея из повозки), который был практически соправителем Русского государства при малолетнем царе.

Конечно, свора Шуйских поджала хвосты, когда подросший тринадцатилетний Иван приказал затравить псарям самого наглого вожака стаи - Андрея Михайловича (деда Дмитрия из каптана). Но в целом корпорация не пострадала. «У Ивана была ошибка, он не дорезал несколько мятежных семеек», - считают историки. То же можно сказать и о Годунове: «Не дорезал, Боря, ох, не дорезал!». Неужто, думал перехитрить опытных мастеров интриги, готовых голову на плаху положить за царский трон, положа ноги на все отечество.

На этом прервем характеристику славной семейки, уже подъезжающей к популярному месту княжеских ссылок - городу Каргополю. Там их объединит ещё одно обстоятельство и лицо неизвестное истории.

Княжна Оболенская

Дорога перед Каргополем выровнялась, и «шуйский» обоз понёсся как угорелый со скоростью 18 вёрст в час. Ямщики и лошади воротили морды от ветра, князья тряслись от холода, а навстречу им ехала девица, верхом на вороном коне в сопровождении двух черноризцев. Столь неординарное явление, а также царские одежды, величественная осанка и красота всадницы, могут натолкнуть на мысль, что это – сказочный персонаж Онежских былин. На самом деле, это - произведение, автором которого был … сам Иоанн Грозный.

Давайте сделаем небольшую ремарку в виде выдержки из письма вышеречённого автора, обращающегося к князю Андрею Курбскому. Понятно, что эта заунывная переписка, наполненная жалобами и оправданиями, вряд ли вызовет интерес, но она приоткроет нам некую тайну молодой княжны. «А Курлятев был почему меня лутше?- вопрошал Иоанн Грозный, - ево дочерям всякое узорочье покупай — благословно и здорово; а моим дочерем — проклято да заупокой». Грозный считал, что дочери Курлятева-Оболенского одеты и украшены лучше, чем царские.

В те времена был обычай подносить подарки ближним по случаю рождения детей в семье, и придворные не скупились на подарки дочерям всесильного вельможи, стараясь снискать его благосклонность. В то же время царевны вместо подарков удостаивались заупокойной службы. Все они умерли во младенчестве.
Царь был уверен, что его жена и дочери приняли смерть из-за того, что их «счаровали». В конце концов, самодержец выместил гнев на всей семье Курлятевых-Оболенских. Князь Дмитрий был сослан с сыном в Коневецкий монастырь, а жена и две малолетние дочери, плачущие и вопиющие, были насильственно отвезены в глухую Челмогорскую пустошь в окрестностях Каргополя, где через год были умерщвлены. Курбский в письмах возмущался «неслыханным беззаконием» - расправой с Курлятевым и его малолетними детьми.

Иван IV (вполне справедливо) обвинял Курлятева-Оболенского в том, что он во время его болезни якобы не хотел присягать младенцу Дмитрию, а «хотел на государство князя Владимира Андреевича». Действительно, был такой случай, когда ожидавший смерти царь потребовал от бояр присяги малютке-сыну, и Курлятев оказался в числе тех, кто не желал присягать, чтобы не служить Захарьиным. Хотя потом ратной службой он доказал свою верность Иоанну: участвовал во многих военных походах, ходил с царём против Крымского хана Девлет-Гирея, в 1556 г. командовал большим полком в карательном походе к Казани, зимой 1558/59 г. – был главнокомандующим русскими войсками в Ливонии.

В Послании к Курбскому царь назвал Д.И.Курлятева «единомысленником» Сильвестра и Адашева. А в чем же были виновны его несмышленые дети? Последнее Грозный оставил без ответа, и монахи Кирилло-Челмогорского монастыря по простоте тогдашнего времени не сообщили опричникам о третьей, родившейся в ссылке, девочке. (Тем более, что о третьей никто и не спрашивал). Так они и хранили тайну вплоть до самой смерти Иоанна IV.

Выросшей в монастыре Наталье Курлятевой-Оболенской достались в наследство от богатых родителей только наряды, да узорочье, принесшие столько несчастий семье...
Они и ей счастья не принесут.

Дмитрий первым увидел молодую княжну. Её заснеженное лицо, сверкающие от инея волосы и выразительные карие глаза, тут же заставили влюбиться скучающего князя. Василий, пребывающий в неудовлетворенной неге, воспылал к снежной королеве не менее сильными чувствами. И почтенный князь Андрей был очарован красотой и природным согласием девушки.
О, Боже праведный! Не введи в искушение.

Дмитрий и Василий, забыв о морозе, оседлали коней и вызвались проводить девушку, куда бы она ни пожелала. Наталья, воистину святая и кроткая, желала, чтобы князья продолжали путь в своём направлении, а она – в своём. Но упрямых наместников разве переубедишь?
И пришлось отправиться в Челмогорский монастырь (в 53 верстах от Каргополя) в окружении Шуйских и их слуг. Троица шла вслед за повозкой Андрея, и закованному в цепи узнику приходилось делать невероятные акробатические упражнения, чтобы лучше разглядеть виновницу неожиданного поворота.

Повозка, весьма рискованно наклонялась то влево, то вправо, напоминая маятник, но с любого ракурса девушка была хороша. Лишние 50 вёрст, конечно, не очень привлекали Андрея, зато разговор, который он услышал, принёс ему определённое удовольствие и компенсировал дорожные неудобства.
- Чья ты дочь, и из каких краёв? – начал выяснять Дмитрий.
- Дочь лесного царя... А зачем добрым молодцам, такая многочисленная стража? Кого они боятся в наших безобидных местах? – перевела тему Наталья.
- Овсянников да муравейников, - решил зашутить с девушкой молодой князь.
- У нас нет ни овсянников, ни муравейников потому, что на самом деле всякий медведь кушает безразлично и муравьёв и овёс, а под старость, когда у него подразовьётся вкус, он облюбовывает человечину, т.е. собственно мозги человеческие... так что бояться вам нечего. (Повозка князя Андрея затряслась от хохота и чуть не свалилась на бок).

Тут вмешался в разговор Василий, который был постарше и помозговитее Дмитрия: - Не важно наличие мозгов, всё равно сейчас все медведи в спячке, не зависимо от их гастрономических пристрастий.
- Наличие мозгов всегда важно, - вдруг сообразил Дмитрий.
- Особенно для медведей, - не унималась Наталья. (Повозка рухнула).
- И всё же, чья ты прелестная дочь? Я, каргопольский наместник, и желаю знать о жителях уезда.
- Я прелестная дочь священника из Кириллова монастыря, что на Чёлма-горе. И давайте прибавим шаг, иначе приедем к закрытым воротам. И прибавила...

Священник Серафим

Пока Шуйские несутся за девицей, с одной лишь мыслью «не отстать», заглянем в монастырь, где их, в общем-то, никто не ждёт. Священник Серафим работает над переводом Seneca. Представим его реакцию, если бы он узнал о том, что сейчас творится на пудожском тракте. Если бы он увидел картину погони двух необузданных наместников за молодой княжной, если бы он увидел эти красные от мороза лица и выдвинутые вперёд бороды...
А впрочем, вряд ли тучные воеводы на тяжёлых иноходцах имеют хоть какой-то шанс догнать «быструю лань». Их тщетные усилия вызвали бы улыбку на лице Серафима и никак бы не помешали трактатам древнеримского философа. Пора бы познакомиться с челмогорским священнослужителем, который сейчас размышляет вместе с Сенекой о спокойствии духа.

Человек он передовой, весьма склонный к западноевропейским обычаям, т.к. в юности долгое время жил в Швеции. Отец его - богатый русский купец и мореплаватель - вёл торговлю с прибалтийскими государствами, знал обычаи и языки многих стран, астрономию, медицину, математику и архитектуру. Единственному сыну он дал лучшее, по тем временам, образование. Спросите, как же он стал священнослужителем? Вполне закономерно.
По смерти своего отца Серафим прибыл в Россию и избрал местом жительства сначала Каргополь, а затем, отказавшись от богатого родового имущества и светских удовольствий, исключительно предался попечению о своей душе и ушёл в Кирилло-Челмогорскую пустынь, ибо только в самом дальнем монастыре можно было спастись тогда от надвигающейся опричнины. Здесь за соблюдение монастырского устава и непоколебимое благое житиё он, по воле Промысла, избран был в настоятели.

Поступать всегда и во всём благоразумно – вот главное правило его жизни и, видимо, это правило и спасло Наталью Оболенскую от неминуемой гибели. У девочки с летами всё больше и больше возрастала любознательность, а Серафим с удовольствием делился своими знаниями и рассуждениями.
«Юность, - часто говорил он, - подобна белой бумаге или tabula rasa, на которой что напишешь, то она и несёт».
И чего он только не написал на ослепительно белой бумаге Оболенской... О предметах Христианства и нравственности, о государственных деяниях времен минувших, о Пифагоре и Платоне, о витязях древности и о богатствах Индии, и проч. Что не написал настоятель, то Наталья узнавала из книг монастырской библиотеки, богатой не только церковными рукописями, но и древнейшими творениями Греческой Словесности. Серафим готовил девушку к выходу в свет (не для школы, а для жизни мы учимся), надеясь, что логическим апофеозом будет возвращение Наталье княжеского имени.

И кажется, что надеждам его суждено сбыться. После грозного царя престол наследовал его богоюродивый сын, умственное ничтожество которого (по отзыву папского нунция Поссевино) граничило с идиотизмом. В завещании Иоанн убеждал Фёдора «царствовать благочистиво с любовию и милостью».
Вряд ли нуждался Федор в таких советах от такого отца. Вырос он в отвратительной опричной обстановке малорослым и бледнолицым недоростком, расположенным к водянке, с неровной, старчески медленной походкой от преждевременной слабости в ногах. Так что он не только царствовать - ходить еле мог. А править от имени Фёдора и в дальнейшем «царствовать благочистиво с любовию и милостью» будет шурин его Борис Годунов. Жаль, что недолго. Борис же исполнит и все остальные предписания в завещании Иоанна: удаляться от войн с Христианскими державами, уменьшить налоги, освободить всех узников.

Священник Серафим видел, что казни прекратились и что многих князей и бояр знатного рода, находившихся в опале при прежнем царе, даже тех, которые просидели в тюрьмах 20 лет, освободили и вернули им обратно поместья. Все заключенные получили прощение. «По всему государству, - высказывал свою точку зрения английский посланник Горсей, - сменены неправосудные чиновники, судьи, воеводы и наместники. На их должности назначены более честные люди, которым повелено под страхом строгого наказания прекратить лихоимство и взяточничество, существовавшее при прежнем царе, и отправлять правосудие без лицеприятия».
Серафим, конечно, сомневался, что правительственные прокламации относительно взяток и злоупотреблений приказных судей окажутся эффективными. Не сомневался, только в том, что бояре и судьи добились для себя немалых выгод. Ведь для того, чтобы они лучше исполняли должностные обязанности, не воровали и не брали взяток, им увеличили поместья и жалованье!

Однакожь, вернёмся от (таких понятных нам) рассуждений Серафима к княжне Оболенской. Как она там справляется с боярами Шуйскими? А Шуйские, наконец-то, догнали Наталью, замедлившую шаг, и едва отдышавшись, вновь пристали к ней с расспросами. Княжна, дабы занять излишнее внимание наместников, рассказала об основателе Челмогорской пустыни Кирилле.

Челмогорского отца нашего обитель

В 1316 г. в устье реки Чёлмы у Лёкшмозера новгородский подвижник Кирилл поставил небольшую келью для проживания, а также часовню. Место для устройства пустыни Кирилл подобрал у реки и крупного озера, на ягодных и грибных местах, вблизи небольшой горы, которая защищала пустынножителя от северных холодных ветров.
Питался травами и овощами, которые сажал сам. «Вельмибе гора сия красива и никому же от человек прежде на ней пребывающу, и возрадовался Кирилл духом и возлюбил е зело». Много трудностей испытал Кирилл, преодолевая враждебность местных жителей, но святая жизнь подвижника, его кроткие наставления привели многих язычников к принятию святого Крещения.

Шуйских же дорога привела к подножию Чёлма-горы, на возвышенности которой они увидели затаившийся в еловой роще лесной монастырёк. Покрытые снегом купола надвратной церкви смешивались с шатрами деревьев на фоне звёздного неба. Василий остановил обоз и отправился просить гостеприимства у челмогорского настоятеля. За деревянной оградой, окружающей двор, он увидел небольшую Богоявленскую церковь с возвышающейся колокольней, а далее на восток миниатюрную размером церковку – Успенскую и множество различных деревянных построек с небольшими, словно бойницы, окнами. Целая толпа монахов встретила гостя, среди которых Скопин-Шуйский сразу же выделил священника в черновидной свите с крестом на груди и плечах.
- Доброго здоровия, братья, - начал Василий, сняв шапку и вежливо поклонившись, - Сам Бог привёл меня к вашей святыне, дабы поклонится мощам подвижника новгородского Кирилла, о подвиге которого наслышаны не только окрестные веси, но и вся Московия.
- Да будет над вами милость Божия, - отвечал Серафим, перекрестив князя.
Наталья с удивлением посмотрела на гостя, так ловко воспользовавшегося рассказом девушки и причислившего её к «окрестным весям». Статный воевода (потомок Рюрика) с вьющимися льняными волосами и доброй улыбкой, несомненно, вызывал расположение и доверие. В правилах монастыря было принимать не только званных гостей, но и всяких проезжих, а такого открытого и вежливого князя грех было не принять. Правда, к доброму боярину прилагались ещё два, пока что не внушающих доверие, Рюриковича (Дмитрий и Андрей), а также отряд стрельцов, о доверии к которым, вообще, речь не велась.

Серафим занялся распоряжениями для обустройства гостей, а княжна Оболенская прошла в свои комнаты, следуя домостроевским правилам Сильвестра, сняла и хорошенько уложила праздничные одежды. Бархатные охабии она заменила на более простое платьице из чёрной камки с зелёной и синей тафтяной опушкой с нашивкой спереди 33 пуговиц. Ожерелье и драгоценный перстень снимать не стала и, как бы стыдясь и нехотя, направилась в трапезную, куда были приглашены гости.
Двор был наполнен хаотичными передвижениями слуг и стрельцов. Наталья остановилась, чтобы определить характер столпотворения и неожиданно встретилась со взглядом узника, которого московские приставы вели в темницу. Странно, в его взгляде она не увидела ни тени печали и, более того, некие искорки радости. К чему такое веселье, князь?

В столовой Наталья приступила к простым хозяйственным делам, но улыбка, передавшаяся от князя Андрея, не сходила с её лица. Наместники наблюдали за девушкой, не скрывая своего восхищения, и думали, что сияния девушки принадлежат именно им. Несмотря на некую отрешённость, княжна неплохо справлялась со своими обязанностями. Блюда, поданные на стол, были сервированы по-европейски и отличались приятным вкусом. Серафим же поддерживал непринуждённую беседу с гостями и вскоре узнал от первых лиц государства, каковыми всегда являлись Шуйские, завуалированную историю мятежей, охвативших царский двор сразу после смерти Грозного.
Говорил, в основном, Василий Фёдорович, а Дмитрий больше внимания уделял явствам и винам, которые рассылал любезным гостям радушный хозяин. В следующий час вашему вниманию предлагается оригинальный рассказ Скопина-Шуйского о заговорах и разделении бояр в некотором сокращении и с полным исключением комментариев Дмитрия, т.к. его пьяные вмешательства не вносили ясности в запутанные дворцовые интриги, а напротив наводили беспорядок и смуту. Только учтите, что старший его брат Василий Иванович (будущий царь), малорослый, подслеповатый, незаметный на фоне других Шуйских и был тайным главой всех мятежей.

Московские мятежи

«Того же 92-го году мая в 31 день сел на царьство Московское и на всю Рускую землю царь Федор Иванович всея Русии после отца своего государя нашего царя Ивана Васильевича всея Русии, и царьским венцом венчался. А по повелению царя и великого князя Феодора Ивановича стал правити всю Рускую землю Борис Федорович Годунов з братиею и з дядиею: з Дмитреем и с Степаном, и з Григорьем, и с Ываном, и с ыными своими советники, и з бояры, и з думными дворяны, и з дьяки: с Ондреем Щелкаловым с товарищи. И почал в боярех мятеж быти и разделение: боярин князь Иван Федорович Мстисловской с сыном со князем Федором да мы Шуйския, да Голицыны, Романовы да Шереметевы и Головины, и иныя советники. А Годуновы, Трубецкия, Щелкаловы и иныя их советники, и Богдан Бельской. И похотел Богдан быти больши казначея Петра Головина. И за Петра стали мы и все добрые бояре, а за Богдана - Годуновы. И за то сталася прека межу нами. И Богдана хотели убити до смерти дворяне, токо бы не утек к царе назад. И народ и досталь всколебался, и стали ворочати пушку большую, а з города стреляти... И мы межу собою помирилися в городе и выехали во Фроловския ворота, и народ престал от метежа», - рассказывал Скопин-Шуйский, терпеливо снося пьяные бормотания молодого боярина.
«А прошлого году положил опалу царь и великий князь Федор Иванович на князя Андрея Ивановича Шуйского да на Петра Головина казначея: поделом ли, или нет, то бог весть. И князя Андрея сослали в Самару. А Петра Головина привели на площадь да обнажили, а сказали, что кнутом его бити, да пощадил царь Федор Иванович. И сослали его в Орзамас. Да в ту же пору казнили гостей Нагая да Русина Сенеуса с товарищи».

Переведём это древнерусское повествование с некоторыми дополнениями и пояснениями. В первый же день своей коронации (31 мая 1584 г.) новый царь Фёдор Иванович поразил всех присутствующих. Не дождавшись окончания церемонии, он передал шапку Мономаха боярину князю Мстиславскому, а тяжелое золотое яблоко - «державу» - Борису Годунову. Так и разделились бояре на две группировки: «добрые и старые» под руководством Мстиславского и «новые люди» - Бориса Годунова.
В те времена основной причиной ссор и судебных разбирательств было... место за столом. Оно определялось сложнейшей системой местнической арифметики (по родословицам и разрядной книге). Трудно представить, как они вообще садились за стол при такой системе и в какой момент начинались разборки: сразу за столом или после.
Земский казначей Петр Головин попробовал «пересидеть» самого Бельского. За Головина встали «добрые и старые», а за Богдана Бельского вступились лишь Годуновы да безродные дьяки Щелкаловы. Это и привело к мятежу. И если бы Богдан Бельский не утёк к царю, то его могли убить, представьте себе, до смерти. Богдан вызвал в Кремль стрелецкие сотни, а бояре собрали толпу вооруженных дворян и холопов. Народ всколебался (по-другому не скажешь), захватил пушки и развернул их в сторону Фроловских ворот, решительно требуя выдачи на расправу Бельского.
Царю Фёдору и его окружению пришлось объявить народу о ссылке Бельского, после чего волнения в столице постепенно улеглись и «народ престал от мятежа».

Итак, первое столкновение с родовитыми боярами Годунов проиграл. После чего, по наблюдению тонкого и вдумчивого дьяка Ивана Тимофеева, бояре «помазав благоухающим миром свои седины, с гордостью оделись великолепно и, как молодые, начали поступать по своей воле; как орлы, они с этим обновлением и временной переменой вновь переживали свою юность и, пренебрегая оставшимся после царя сыном Федором, считали, как будто и нет его...» Пётр Головин был главным казначеем, а вторым казначеем после победы партии Мстиславского и Шуйских стал его брат Владимир.
«Добрые и старые», вновь переживая свою юность, как орлы, а точнее, как стервятники, начали распоряжаться казной так бесконтрольно и пренебрежительно, что пропустили неожиданный удар Бориса Годунова. По его настоянию дума постановила провести ревизию казны и проверка наличности обнаружила столь большие хищения, что боярский суд просто вынужден был приговорить Головина и Андрея Шуйского к смерти. Борис мог бы сразу уничтожить своих врагов, но он понимал, что кровавая расправа не принесет ему популярности. Поэтому Годунов удовольствовался церемонией казни. Осужденного Головина возвели на Лобное место и передали в руки палача, который сорвал с него одежду. Казнь была отменена в самый последний момент. Головину объявили помилование и сослали в Казанский край, а Андрея Ивановича Шуйского в Самару (где позже оба будут тайно умерщвлены по приказу правителя).

Имейте в виду, что этот казнокрад Андрей Шуйский – брат Василия и Дмитрия Ивановичей, а не наш развесёлый узник, речь о котором ниже.

Заговор Андрея Шуйского

«А сей год, положил опалу царь и великий князь Федор Иванович за изменные дела на князя Ивана Петровича Шуйского, и сослал его на Белоозеро, и велел постричи в Кирилове манастыре. А Андрей Иванович, дядя сего князя Ивана, повелением государя царя и великого князя Феодора Ивановича всея Руси сослан в Каргополь», - вот и всё, что рассказал Василий Фёдорович о последнем мятеже и привезённом им узнике. И добавил, взглянув на отяжелевшего от вина и явств Дмитрия: «А измены никоторой и не было, а лихих еси людей речи».

На самом деле события развивались следующим образом. В 1586 г. мятеж повторился. Народ ворвался в Кремль и запрудил площадь перед Грановитой палатой. Гости все и московские торговые люди стояли за Шуйских и, говорят, хотели побить Годунова камнями, что заставило его искать мира с Шуйскими.
Но мир этот не мог быть долговечным. В настоящий раз оппозицию возглавляли герой обороны Пскова Иван Петрович Шуйский, пользовавшийся большой популярностью, и дядя его (наш) Андрей Иванович. Также в Боярской думе сидели уже известные нам братья Василий и Дмитрий Ивановичи Шуйские и боярин Василий Федорович Скопин-Шуйский.
Чтобы нанести окончательное поражение Годунову группировка попыталась навязать развод царю Федору с сестрой Бориса. П рошение - «Чтобы он, государь, чадородия ради второй брак принял, а первую свою царицу отпустил во иноческий чин» - было подписано регентом Иваном Шуйским и другими членами Боярской думы, а так же митрополитом Дионисием, епископами, гостями и торговыми людьми. Чины требовали пострижения Ирины Годуновой, и, следовательно, удаления Бориса. Но Годунов, много лет подвизавшийся на поприще политического сыска, узнал о замысле и постарался уговорить Дионисия не начинать дела.
Естественно, что, отклонивши эту беду, царский шурин не мог долго оставлять в покое Шуйских, давать им время еще что-нибудь придумать против него. Борис научил слугу Шуйских Феодора Старого, обвинить господ своих в измене.
На пороге войны с Речью Посполитой Годунов бросил вождям боярской оппозиции прямое обвинение в изменнических связях с врагами. Он заявил в думе о том, что Андрей Иванович Шуйский ездил под видом охоты на границу и встречался там с литовскими панами. После чего Андрей пошёл в рукопашную (как бывало в боях с этими самыми панами). Драка закончилось ранениями, которых Годунов не мог простить и глубокой осенью 1586 г. Шуйских перехватали.
Славного князя Ивана Петровича схватили на дороге, когда он ехал в свою суздальскую вотчину, и с приставом отправили в село Лопатничи, а затем в Кирилло-Белозерский монастырь. Князя Андрея Ивановича Шуйского сослали в село Воскресенское, а теперь везут в Каргополь. Других знатных людей разослали по городам, торговых людей заключили в тюрьмы, многих посадских людей отправили в Сибирь, а шестерых купцов обезглавили под стенами Кремля. Торговых людей и слуг пытали безжалостно и бесполезно, ибо никто из них не подтвердил клеветы доносчика. Так началось «тихое и безмятежное» правление Бориса Годунова.

Сообразив вышеизложенные сведения, складывается общая физиономия семьи Шуйских, но стоит ещё раз отметить, что тайным главой всех мятежей был старший брат Дмитрия - Василий Иванович, незаметный на фоне других Шуйских. В дальнейшем Годунов приблизит к себе ничтожного Василия и этим погубит себя, а Россию ввергнет в ужасную Смуту.
«Отнеси с нашего стола кушанья да вина князю Андрею Ивановичу», - обратился Серафим к Наталье. Княжна Оболенская всё это время внимательно слушала рассказ Скопина-Шуйского и поняла, что Андрей не вор, не убийца и не изменник, а причина оков и цепей – страх Годунова перед сильным соперником. Девушка, лукаво улыбаясь, взяла для заключённого Шуйского лучшие вина и явства, а для караульных жареного петуха и пошла в темницу.

После того как насытившегося и задремавшего Дмитрия унесли, Серафим и Василий продолжат жаркую беседу и проговорят, наверное, до заутренней. Скопин-Шуйский расскажет о своих героических подвигах (никому не звестных) в сражениях с сильнейшими полководцами Европы. Челмогорский священник, проникнувшись доверием к новому наместнику и блестящему полководцу, поведает несчастную историю семьи Курлятевых-Оболенских. Василий, целуя крест, пообещает сделать всё возможное, чтобы восстановить княжеское достоинство девушки. И клятву свою исполнит!

А мы последуем за Натальей и отправимся в темницу.

Беседы в темнице

Покамест челмогорская красавица расставляет перед обалдевшим узником изысканные греческие вина и закуски на богемском серебре, осмотримся по сторонам.
Содержание боярина, надо сказать не самое худшее, помещение чистое и натопленное. Перед иконой Богоявления Господня голубым огоньком теплится лампада синего стекла. Андрей Шуйский неподвижно сидит на скамье в одежде, усеянной жемчугом, и тоже чуть теплится, сверкая огоньком голубых глаз. Помимо красивой внешности и родовитости его отличает от многих именно этот умный и дальновидный взор, полученный в наследство от Александра Невского, как и стремление рваться в бой.
Странно, почему князя не расковали с дороги? Можно подумать, что четверо стрельцов с ружьями не справятся с могучим, но безоружным воином.
Оболенская, закончив сервировку, пригласила Андрея к столу, но он не шелохнулся.
- О чём задумался князь?
- Считаю количество пуговиц на твоей охабии.
Наталья резко отвернулась: -А угадай без счёта!
- Если быть точным, то тридцать три, - четко произнёс Шуйский.
Наталья незаметно оторвала пуговку: - Чуток ошибся.
- Единственное, что Сократ знал окончательно, - это то, что он ничего не знал окончательно, - ответствовал Шуйский.
- Ах, какие у нас образованные люди в темницах сидят, и какие, должно быть, невежды их садят.
- Борис Годунов хоть и не учен грамоте, но достаточно мудр и рассудителен, - отдал должное князь своему палачу.
- Значит ты недостаточно мудрый, раз ты здесь, а он там!
- А разве плохо мне здесь? – Андрей поднял кубок с мальвазией, - такого пира и таких почестей, разве заслужил бы я при царском дворе? - Князь мой! О каких почестях говоришь ты, побрякивая цепями в темнице дальнего монастыря?
- Глухая пустынь лучшее место для раздумий о жизни. Стыдно заботиться о выгоде, да о почестях, а о разуме и о душе забывать.
- А-а... Так ты нарочно пошёл против Годунова. Чтобы он тебе предоставил возможность пожить уединённо и безмятежно?
- Да, решил воспользоваться рекомендацией Горацио - utile dulgi miscere (соединить приятное с полезным).
- А ты не боишься смерти? Тебя ведь и казнить могут. Не думаю, что это приятно или полезно.
- Никогда я не боялся смерти, никогда я не прибегал к бесстыдству и трусости. А ведь на войне, как в суде, так легко убежать от смерти. Надо только бросить свое оружие и обратиться с мольбой к преследователям. Надо только забыть себя и согласиться делать что угодно... Нет, избегнуть смерти не трудно, труднее избегнуть человеческого падения. Оно настигает быстрее смерти... Так бы Socratus dixit (Сократ сказал).
- Главным принципом твоего Socratus’a была справедливость, а тебя осудили за измену. Ведь ты же не заслужил такого обвинения?
- Неужели было бы лучше, если бы я его заслужил?
«Не лучше», - подумала Наталья и спросила с надеждой: - А может, они тебя помилуют?
- Мягкость и прощение– удел благосостоятельной страны. Крайность– удел тяжелых времен. И если даже они и помилуют, то не сделают меня бессмертным.
- О, мудрейший из философов! Осталось только добавить – «никаких призывов к чувству, одна божественная логика» – и выпить яд. И не стыдно тебе, Сократ, жену и детей сиротами оставлять?
- Не женат я, - сказал Андрей и добавил, поправив седые волосы, - ещё. - Можно полагать, что у тебя всё впереди?
- Именно так! – решил окончательно Шуйский.
- Новгородцы тоже такали, такали, да и протакали.
- Но полно! –прервал обнаглевшую девицу, князь, - пора разойтись.

Наталья Оболенская лежала на постели, укрывшись куньим одеялом, и смотрела в окно, туда, где звёзды образуют великий порядок. «К чему раздумьем сердце мучить?» - подумала она и уснула.
Князь Андрей, оставшись один, долго не мог уснуть. Он поднял с пола золотую пуговицу и, зажав её между ладонями, встал на колени перед образом: «Господи!» молился он: «утверди меня на месте сем, и да будет благословение твоё».

Анастасия

День в Челмогорской обители начинается с раннего утра и продолжается до поздней ночи. В половине третьего, лишь только раздаётся благовест к утрене, монахи собираются в Богоявленском соборе и становятся рядами, один за другим так, чтобы не мешать друг другу во время земных поклонов. Иконостас освещается множеством свечей и лампад. Отстояв утреню, некоторые из иноков и послушников идут в Успенскую церковь, где утреня кончается на целый час позднее. До ранней обедни, которая начинается в 7 часов утра, монахи проводят в монастыре.
Ровно в 9 начинается литургия для прихожан. Сегодня среди них знатнейшие князья Шуйские, которые решили воспользоваться роскошью северного гостеприимства и остаться ещё на денёк, чтобы лучше ознакомиться с обителью. Из алтаря вышел монах Иоанникий и настоятель попросил его проводить бояр в келью Кирилла Челмогорского. Монах раздал благородным вельможам свечи и направился к входу в подземелье.

Вот отпирается узкая пещерная дверь. Иоанникий входит первый, а за ним, едва вмещаясь, один за другим Шуйские и тут же начинают спускаться в тёмное подземелье. Так идут они некоторое время до первого поворота; за поворотом издали блеснула лампада, горящая перед иконою в серебряной ризе. Эта икона и неугасимая лампада находятся в келье основателя Челмогорской обители Кирилла. В этой келье пустынножитель подвизался многие годы. И в ней, согласно смиреной воле его, и похоронен.
Поклонившись раке с мощами Кирилла, монах и князья направились далее. И вот им слышится издали пение литургии в одном из извилистых подземных ходов. Пение то отдаляется, то приближается.
- Что это? - шепотом спросил Дмитрий.
- Сам я не знаю, а другие сказывают, что это псаломщик поёт, - начал грустную для слуха трагедию Иоанникий. - Была у псаломщика дочь - единственная и любимая - Анастасия. Тогда же строитель у нас был Семён. И они, как молодые люди, наверно, полюбили друг друга. Семён ушёл к месту работы. А в это время нагрянул воевода со своими приспешниками и сказал нашему псаломщику, что его дочь, должна идти в Каргополь и быть прислугой там, что ли. И она жила у самого воеводы в услужении. Узнал про это Семен и закусил обиду на воеводу, так крепко закусил, что бросил полюбившееся уже ему дело строителя, ушел. Куда? А в наши леса, собрал около себя недовольных людей, бездомных, а их в то время здесь, около Каргополя, было, предостаточно. И благодаря своей распорядительности такого организационного порядка, он взял главенствующую роль в этой шаечке и стал атаманом.
Целью его было, во что бы то ни стало солить только воеводе, воеводе и воеводе, солить так, чтобы он отплевывался каждый день с утра до вечера.
Увидал воевода, что у него челмогорская девушка понесла, и решил от нее избавиться. А каким образом? Очень просто, он вызвал горбуна Шиху, который пасет у него лошадей, и говорит: «Ты обязан жениться. Вот тебе невеста». Горбун, видя что дело тут все-таки нехорошо получается, утешал Анастасию: «Ладно, раз так случилось, такая воля воеводы, что поделаешь, я тебя обижать уж не буду». Живут они, поживают.
А Семен уже узнал, что его возлюбленная была испорчена воеводой и, чтобы замазать свое прегрешение, воевода выдал ее замуж за горбуна. Он только еще больше заимел обиду на воеводу. И условились... И на это дело даже пошел и Шиха, он сказал: «Давай и я вам помогу». И условились, что если воевода будет тут у него, то жена, теперешняя жена горбуна, вывесит белье между соснами на веревке, чтобы дать знать Семену. Семен приедет и с ним посчитается.

Так и случилось в одно прекрасное время: была осень, дождливо было, сыро... Воевода появился на дворе горбуна, весь перемок, как гнилой обабок. Надо было ему обсушиться, согреться. Ну и стрельцы тоже были в таком же плачевном состоянии, все сырые, проголодавшись. Зашли к Шихе. Их там раздели, одежду сушить положили в теплую горницу. А белье Настасья вынесла, как будто бы на просушку (на сырую-то погоду!) на сосну, на просушку. И это было замечено не только атаманом как сигнал, но и воеводой как подозрительное действие со стороны Насти. Знак был принят, и ватага была собрана в боевом порядке. Между теми и другими произошла стычка: то ли мало было у Семена народу, то ли он поторопился, но его тут убили стрельцы. Убили, а остатки разбойников убежали.
Остался хозяином, как и был, воевода. Остался и стал творить суд-расправу. Он видел, что в это дело была замешана Анастасия, так он велел её повесить. Накинули веревку через сук сосны, и повесили. И на той же самой сосне повесил воевода и горбуна, разорил это гнездо. Шиху на той горе похоронили, сейчас она так и называется Шихина гора, а Анастасию и Семёна привезли в наш монастырь. И отпевал их псаломщик день и ночь. А потом он пропал куда-то, искали – найти не могли. Только слышно его пение. А где он, никто не знает.

Монах закончил прегорчайшую историю, и воцарилась тишина, в которой пение псаломщика становилось всё слышнее. Пещерные коридоры, наполненные страданиями, казались бесконечными и мрачными, свечи едва озаряли их низкие своды...
Шуйские поспешили вон из подземелья.

Общество с образованием вкуса

- Ризница монастыря очень богата, - продолжил знакомство с монастырём над землёй Иоанникий, - там есть ризы, украшенные золотом и драгоценными камнями, некоторые из них пожертвованы Иоаннном Грозным. В числе посланных царём поминальных вкладов значится и весьма солидный вклад на помин души жены князя Дмитрия Курлятева-Оболенского и его дочерей. Земли, принадлежащие монастырю, обращены в отличные луга, которые помогают прокормить большое количество скота. Внутри ограды, окромя корпусов жилых строений с кельями, множество других изб: кузнецкая, кожевня, гончарная, поварня, погреба и амбары. Справа от ворот – казначейская, напротив - избы, занимаемые швальнями портною и чеботною. Челмогорцы занимаются разными ремёслами, готовят деревянную посуду, платье, обувь, рыболовные снасти, железные изделия, и всё это продают жителям Обонежского края.

Но, как вы понимаете, Шуйские остались не для того, чтобы ползать по подземельям и знакомиться с кузнечными и чеботными монастыря. Поэтому, вежливо поблагодарив Иоанникия, они направились к Серафиму и уговорили его отпустить Наталью с ними на лесную прогулку. Дмитрий сидел на гордом коне, в богатом терлике, в высокой, осыпанной драгоценными каменьями шапке, с златыми перьями, которые развевались ветром; на бедре висели кинжал и два ножа; за спиною, ниже пояса, кистень. Подле него ехал князь Василий в золотом вышитом кафтане с собольей опушкой, вокруг несколько стрельцов с ружьями и в япанчах.
«Вырядились как петухи», - подумал Серафим, провожая всех до ворот.
«Выдрал бы все перья», - бесновал в темнице князь Андрей, которому в обзор узкого зарешеченного окошка попадались только эти самые перья.

Наталья была разодета не менее «женихов»: в белой поярковой шляпе, обшитой тафтою небесного цвета, с лентами и длинными, до плеч висящими кистями, унизанными жемчугом; в широкой одежде из синего сукна с отложным до половины спины воротником из горностая; на руках запястье пальца в два шириною, из драгоценных каменьев; на ногах сапожки сафьянные голубые, вышитые жемчугом. И погода была в тон её одежды: ярко светило солнце, высвечивая кристальный блеск снегов, небо было чистым и голубым, как тафтяная обшивка, а кисти деревьев свисали жемчужными нитями.
Полная гармония - великосветское общество с образованием вкуса и чувства изящности. Наверное, и беседы их богаты мыслями и знаниями? Прислушаемся, о чём они говорят.
- Ты Наталья приучена к роду жизни, к образу мыслей и понятиям, не соответствующим твоему состоянию, - утверждает Дмитрий, покачивая златыми перьями.
- Это у вас в Москве жалуют по породе, а у нас главное состояние это ум.
«Ох, как наивна эта девушка, - думает молодой князь, - и как прекрасна».
- Между прочим, - поясняет Скопин-Шуйский, - Наталья - дочь ссыльного боярина Дмитрия Курлятева. А сейчас всем опалённым возвращают их поместья. Так что к её состоятельному уму стоит добавить ещё и вотчины отца.
- Дочь Курлятева-Оболенского?! – вдруг заорал Дмитрий, - Господи помилуй! Да таких богатых невест и в столице не сыщешь, а они, оказывается, в диком лесу обитают!!!

Все обитатели дикого леса при этих словах почувствовали неимоверную гордость. Лисица забралась на старый пень, заострила ушки и начала вилять очень длинным и пушистым хвостом. Рябчики встрепенулись. Пробегающий мимо серый волк вытянул хвост трубой. Резвые белки от радости так усердно запрыгали по деревьям, что весь лес зашевелился и с веток посыпался снег. Ошеломлённый тетерев вылетел из оврага и с корнем вырвал перья на высокой горлатной шапке вельможи.
Мечта князя Андрея сбылась!
Дмитрий, доселе приятный, так изменился, что нельзя было узнать его: на лице изобразилась мрачная свирепость, все черты исказились. Оскорблённый боярин выхватил ружьё у стрельца и начал палить вслед улетевшей птице. Забыв своё властительное достоинство, он унижался языком бранным, жалким и непристойным суесловием. Если бы он был соколом, то растрепал бы в клочья наглого косача, а так говори, что хочешь, но словами тетерева не обидишь!

Да, Дмитрий, такое тупоумие трудно было ожидать. Понятно, что мозги грубеют, если твоя должность заключается в подаче блюд к обедне царя, однако ж не настолько, чтобы лишиться всей животворной силы своей и не показывать успехов ни в чем. Хотя нет, ум Дмитрия всё же имел успех, если дело касалось коварных интриг. И горе тем, кто оказывался случайным свидетелем его неудач.

Милый князь

До 4 часов службы в монастыре не бывает, так как все занимаются хозяйственными делами. В 4 часа совершается в обители вечерня, а в 6 часов всенощная.

После всенощной Шуйские собрались в брусяной столовой, украшенной боевыми часами, иконами, а так же крестами над дверями и над всеми окнами. В середине на высоком столе сияло множество золотых сосудов, чаш, кубков и прочее. Послушники служили гостям, непрестанно заглядывая в роспись, где было все исчислено, все измерено, что надлежало давать наместникам: сколько мясных блюд, меду, луку, масла, даже перцу (думаю, перцу бы им и побольше не помешало).
Между тем, слуги ежечасно спрашивали у вельмож, довольны ли они угощением?
Дмитрий, выпив третий кубок фряжского вина, наконец-то пришёл в себя после лесного происшествия. И завёл он тему о том, что Наталье надобно бы ехать в стольный град Москву. Шуйский готов для этого предоставить ей московский дом и написать письмо своей жене, Екатерине (которая, как вы помните, приходится родной сестрой жены Годунова). Василий с жаром поддержал идею Дмитрия и со своей стороны предложил дюжину стрельцов для сопровождения княжны. Тут же сели писать письма: первое для Екатерины Григорьевны, а второе для самого Годунова.
Серафим откорректировал послания, добавив больше почтения и убедительности. Порешили на том, что через три дня дочь Курлятева-Оболенского приедет к наместникам в Каргополь, а оттуда они отправят её в Москву.

А в это время из темницы, то и дело, раздавался радостный смех, безусловно, неуместный в стенах монашеской обители. Княжна рассказывала узнику о повадках местных птиц в целом и об одном тетереве в частности.
- Ты действительно одна из самых богатых невест Московии? – удивился Андрей.
- Да! А дворец, в котором ты сейчас сидишь и есть моё родовое поместье, - обвела руками темницу челмогорская помещица.
- О! Какие роскошные хоромы!
- Лучшие в Московии.
- Слышал я, что за дворцовыми воротами бьются за тебя, цвет моих очей, знатнейшие из князей, благороднейшие из бояр?
- Бьются не на шутку. Только перья разлетаются в разные стороны, - заключила Наталья, и темница взорвалась хохотом.
- Ах, ты моя сладкоглаголивая ластовица, - умилялся сквозь смех Шуйский.
- Тогда ты, - задумалась Наталья, - златоперсистый голубь.
- Отчего ж не тетерев я? – спросил князь, а темница вновь взорвалась громким смехом.
- Как жаль, - вздохнул любитель подраться Андрей, - что я не могу участвовать в этой битве. Или у меня нет шансов завоевать сердце голубушки?
- Не знаю, тебе с высоты птичьего полёта виднее, - продолжала веселиться Наталья.

Московский пристав просто вынужден был прекратить это безобразие и, чуть ли не силой, увести девушку. Наталья расплакалась, а князь Андрей полез в драку.
«Умоляю тебя смиренно: сподоби мне еще раз видеть моего друга, славного князя Андрея», - тщетно просила Оболенская пристава, но больше её в темницу не пустили.

Через три дня Наталья приехала в Каргополь. Ночью, забыв целомудрие, разгорячённые вином Василий и Дмитрий надругались над девушкой, что постыдно не только творить, но даже и говорить об этом не пристойно. И ввергли ее в тюремную избу к закованному в цепи Андрею. «Ты обязан жениться. Вот тебе невеста», - выполнил свою клятву Василий Фёдорович Скопин-Шуйский и возвратил Наталье княжеское достоинство.

***Василий Скопин-Шуйский, собрав рождественские кормы и пошлины, отправился в очередной военный поход, добывать славу стратилата, а Дмитрий отбыл в Шую. На этом я закрываю дело Андрея Ивановича Шуйского и открываю следующее – дело № 2 «Михаил Шуйский». В нём мне предстоит расследовать убийство знаменитого полководца Михаила Васильевича Скопина-Шуйского, героя времён Смуты. И помогут мне в этом священник Серафим и иеромонах Кирилло-Челмогорского монастыря Михаил... Шуйский. Откуда пошла эта Смута или эта «московская трагедия» (tragoedia moscovitiса), как выражались о ней современники-иностранцы, вы уже знаете, а вот чем она закончится, предстоит узнать в следующей части исторического расследования «Тайна архимандрита», которая так и будет называться – «Московская трагедия».

*** 4 января 1587 г. в каргопольской ссылке князь Андрей Иванович Шуйский был удушен. Видя его мёртвого на одре, княгиня Наталья горько восплакала, проливая огненные слёзы: Милый князь, тебе ли было оставлять белый свет? Уже ты не дашь плода моему сердцу, ни сладости душе моей. Ах! недолго я радовалась моим другом! За веселие пришли слезы, за утехи скорбь несносная!… Почто я родилася? Или почто не умерла прежде тебя? Тогда я не видала бы твоей кончины, а своей погибели!…

Конец второй части.